Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Свои

Рюкзаченко проснулся, когда солнце напекло ему уже голову. Пересчитав свои деньги, он все же решил съездить в Пупск, до нее было не так далеко. Сообразив, каким образом он добирался в Барахол, Рюкзаченко вышел на железную дорогу и по шпалам дошел до большой станции Конец. Но вопреки новому названию, как раз через эту станцию, шли все поезда на Пупск с юга Проноссии. В кассе местного вокзала его долго отговорительно осматривала толстая билетерша с уродующей косметикой на крупном лице, когда он покупал проездные документы на поезд Чудновзрывск-Пупск. Как оказалось, в этом поезде и вправду ехали одни озабоченные чудновзрывцы, которые смотрели на Рюкзаченко как на заклятого врага. Он понял, что они его считают или провокатором, или шпионом, или тем, кто их сейчас будет убивать, или в лучшем случае, придурком. Осознав свою ошибку, Рюкзаченко всю дорогу святовидно смотрел в окно на постные речки и диетические лесочки, с пресными деревеньками и застойными городками. Люди в форме стражей законности с газовыми баллончиками, дубинками и взведенными автоматами, курсирующие по поезду в поисках диверсантов, долго копались в его пустой сумке и разглядывали липовые документы. Потом самый тупой из них резюмировал, что Рюкзаченко - путешественник, и они оставили его в покое, разрешив доступ в Пупск. Еще тревожила Рюкзаченко чудновзрывская тетка, дочка вагонной проводницы, которая все детство и юность проездила с мамашей в поезде. От скуки она все время прохаживалась мимо Рюкзаченко, пока мамашка не запретила походы и не заперла ее в своем купе. Вообще, проводница была самой злой по отношению к Рюкзаченко и относилась к нему как к прокаженному. Раз двадцать она мыла вокруг него пол, заставляя поднимать ноги или пересаживаться. Но до Пупска Рюкзаченко все же доехал без видимых на лице неприятностей.

В самой Пупске его пять раз облапали на вокзале местные порядкоблюстители, пальпализированно убедившись, что он мужик. В горсправке он купил большую топографическую карту города и сладостно рассматривал похожие на разлагающуюся черепаху с напрочь оторванными мозгами очертания топопупска. У Рюкзаченко в городе не было знакомых, он здесь никогда до этого не был, но его многолетний опыт общения с политактивистами подсказывал, что у одного из них он всегда сможет в случае чего приютиться. Рюкзаченко зашел в первое попавшееся интернет-кафе, где узнал, что его сливы произвели должный слюневыделительный эффект и малосимпатичную дискуссию. Он был рад вызвать хоть клавишную ярость у идейнодалеких людей. Еще он узнал, что антиброунольная акция катилась к бесславному концу. Убожкин уповал только на псевдовстречу с Маманским. Пургин чем-то отравился и лежал в больнице. Шишов опился и подрался с Глухобредовым. В рассылках было полно слухов, что Рюкзаченко жив, а его якобы смерть надувательство для прокачки денег (на самом деле писаки ничего не могли знать про Рюкзаченко, просто гнали чернуху). Монотонный словопонос про опасность броунола прерывался оскорблениями и угрозами в адрес бывших союзников, однопартийцев и собутыльников по глумомирскому лагерю. Рюкзаченко на этот раз ничего не стал писать. Он посмотрел пупские объявления о работе. Требовались менеджеры, программисты, курьеры, дистрибьюторы, журналисты, маляры в ЖЭК. Но Рюкзаченко работать совсем не хотелось. После тех денег, что ему выплатили за вкалывание в Болоткине, интерес к созидательной проносской деятельности у него зачах. Сильно вкалывать ему больше не хотелось. Рюкзаченко зато понравилось местное метро, где толпы горожан сновали по тоннелям, перронам и переходам. Здесь же он увидел продающиеся дипломы. Светлый мозг маложрущего Рюкзаченко сконструировал план. В это время в пупские ВУЗы как раз шли вступительные экзамены. Он купил аттестат о среднем образовании, вписал туда свое новое имя и с этим документом отправился в местный университет. В ВУЗе приняли его документы для сдачи, и Рюкзаченко поселился бесплатно в вузовской общаге. Все шло гладко, пока он не увидел своего однокомнатника. Малолетний студент-химик, Вася Сноскин, не уезжал из Пупска на лето домой в Убогинск сугубо из-за жадности, умудряясь скопить денег даже с той мизерной стипендии, что ему платило за псевдоучебу проносское государство. Этот нервный худой доход перед сном твердил Рюкзаченко, что пробьется в люди, женится, а для этого нужно читать древних мыслителей. Рюкзаченко соглашался, но всю ночь был в беспокойстве, боясь суицидных или человекорезательных эксцессов. Зато днем Рюкзаченко весь день благотворно бродил по Пупску, тихо наслаждаясь его раскрытой проблемностью.

Он побывал во многих частях Пупска. Несмотря на древность города, связь веков проследить было трудно, особенно в районах, где соседствовали неизвестно зачем оставленные церквушки и многоэтажные кварталы современной застройки. Но ему понравился комплекс бывшего монастыря на берегу реки. Он даже на крыльце одной церкви подтянулся несколько раз на деревянных стропилах и пожрал только посиневшего терна в близлежащем овраге.

Как-то он шел транзитом через большой Чистосранский рынок и прямо перед ним у человека с большой сумкой выпали из кармана скомканные бумажные деньги (сдача за только что купленный товар). Рюкзаченко моментально поднял их и досмял в кулаке, чтобы не было видно. Потом уже на автобусной остановке он насчитал смешную сумму и вяло положил их в карман. Он подумал, что хватательный элемент от тунеядства и плохого влияния аскеров, но потом решил, что это от пупской влажности, уже заметив, что его БПФ-мозги во время дождя начинают барахлить и разочаровывать Рюкзаченко появляющимися симптомами до операционных свойств его извилин.

Особенно радовали Рюкзаченко бесконечные потоки машин, особенно, в центре. Вообще, в центре концентрировались самые отборные пупичи и гости города. В центре же он набрел на пикет местных политпросвещенных. Атмосфера цветущего малоумья процветала и здесь. Так же как и в других местах Проноссии все политстрадальцы мнили себя близкими преемниками Маманского. Поразил Рюкзаченко болезненожирный дядька в несуразной на два размера меньше одежке, который подъехал на крупной машине с полиэтиленовыми окнами и представился Рюкзаченко сыном слесаря (на самом деле он был неполучившимся сыном директора местного хлебокомбината). Звали его Павел Дундуков. Он всех убеждал, что во власть никого за так не пустят, что нужно самим действовать. Нужна революция, как в Баклании. Тогда четко сориентировавшийся Рюкзаченко предстал перед всеми, как приехавший для помощи из Баклании крупнейший теоретик баклановой революции, и тут же попросил у Дундукова денег на пирожки. Тот тут же дал, но не на пирожок, а на водичку без газов, и пригласил теоретика-Рюкзаченко на собрание, где будут разрабатываться основы революционного дундукизма, интерпретация бакланизма на проносской почве. На огромной машине Дундукова они подъехали к полуподвальному помещению, от которого веяло сыростью, так как в коридоре стояла вода. По проложенным доскам они попали в более сухое помещение, но здесь сильно попахивало испражнениями, хотя поблизости никакого сортира не было. Когда-то это здание было клубом юных биологов при хлебном комбинате, которые в этой комнате ставили опыты по опреснению мочи. Сейчас эти помещения стали бесхозными, и поэтому превратились в одно из многочисленных мест, где собирались пупские политозаботы. Здесь Дундукова уже ждали несколько его близких соратников. На многих из них висели большие значки, а в углах комнаты стояли полинявшие знамена. На стене висела большая карта мира. Почему-то тут же решили создавать новую партию, а Рюкзаченко назначили своим руководителем и победоносным лидером. Его посадили во главе стола, а сами стали псевдодискутировать, ругая друг друга. Особенно буйствовал сторонник спартанской демократии Толя Нащенко, доказывая правильность его названия организации. Сидевший рядом Евгений Голимиков, медик-ампутолог, с еще несформировавшимися своими идейками поддерживал Дундукова, требуя переголосовки. Чернокожий курчавый мальчик, брошенный родителями и живший у взявшей его из детдома бывшей детдомовки-тети, Федя Шутов, ничего не говорил, а только улыбался желтозубой улыбкой. Но, наконец, победила линия Дундукова, и организацию удалось назвать. Теперь Рюкзаченко состоял в "Своих". Потом все погрузились в не закончившееся обсуждение устава и программы партии. Билет №1 Дундуков решил выписать на имя лидера баклановой революции и послать его ему с поздравлениями. Все согласились. Следующее собрание назначили через два дня. Естественно, Рюкзаченко на него не пришел, но потом долго еще читал в интернете про расколы среди "Своих" и ужасной мощи и влиятельности организации.

Но следующую ночь он провел в гостях у нового знакомого 50-летнего Нащенко. Жена и дочка не одобряли политических пристрастий Анатолия, и ему приходилось тайно проводить единоверцев в свою комнату, не всегда удачно, как в случае с Рюкзаченко. В то время, когда они мирно разговаривали о своем под большим флагом, висящим на стене и закрывающим оборванный кусок обоев, в комнату Нащенко ворвались жена и дочка. Худая тетка начала подгниловатым голосом, грозя кулаками, покрикивать на Толяна. За ней стояла клоновидная тетка помоложе, но и побезобразней, мамаши. После их не быстрого пропадания из комнаты Рюкзаченко спросил у Нащенко, зачем ему нужны эти кикиморы и издевательски предложил свои услуги в решении аналотеткинского вопроса. Кащенко ответил, что уже 20 лет не касается этой суки и Рюкзаченко не советует, все равно она заберет всю его пенсию. Тогда Рюкзаченко успокоил Нащенко лживым мамафобским рассказом о том, как его мама тоже отбирает его пенсию и еще бьет по голове часто. В ответ Нащенко осуществил действительно героическую вылазку на кухню и принес Рюкзаченко два вареных яйца.

На следующий день Рюкзаченко после многочасового прощания с Нащенко шел по одной из центральных улиц, и на перекрестке с бульваром он увидел очередное сборище людей с развевающимися над головами флагами. Среди незнакомых политозаботов Рюкзаченко узнал Убожкина и некоторых глумомирских бабулек. Оказалось, что это пикет против убийства животных, а Убожкин здесь был случайно, потому что, как и Рюкзаченко, уже неделю бродит по Пупску, безрезультатно посещая местных политиканов на предмет поддержки его антиброунольной кампании. Но уже даже зверюшколюбивые не хотели иметь отношений с ним. Женоподобнозлой в разноцветной панаме борец за природу по кличке Компост пинками прогнал Убожкина и бабушек с перекрестка. Рюкзаченко решил проследить, куда попрутся они дальше. Но они, немного пройдя по бульвару, уселись на лавку и принялись изучать бумажки, которые Убожкин достал из своей сумки. Рюкзаченко тоже уселся на лавочку под тенью деревьев. Пока он наблюдал за Убожкиным, к его лавке подошла молодая тетка с отвратно собранными в косу волосами. Она присела на скамейку с другого конца. Рюкзаченко ее присутствие сильно тяготило, но он не хотел уходить с удобного для обзора места и продолжал вынужденно вдыхать косметическую вонь, исходящую от тетки. Молча, они просидели минут 15, пока тетка не удалилась в том же направлении, откуда пришла. Наконец, и Убожкин с бабулями встал и отправился по бульвару к метро. Рюкзаченко начал противоречиво размышлять подходить ему к Убожкину или не подходить. Пока он думал, глумомирцы зашли в метро и скрылись из виду. Рюкзаченко поспешил зайти за ними тоже, но уже у входа остановился и отправился в ближайший парк посмотреть на клумбы с цветочками. На лавке в парке он с наслаждением рассматривал купленную сегодня в магазине карту Барханозавалии, мечтая закончить начатую, но не завершенную колодезную революцию.