Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

День рождение Шишова

Как то случился очередной день рождение Шишова. Но это было хорошо в детстве, когда добрая мама качала его на ручках, а он только обсыкался. Сейчас это обыденное событие сулило недобрые предзнаменования для враждебных алколавочкизму участников лагеря протеста. Первым в этот день пострадал местный пруд, в котором помочили свои нечистые тела шишоиды во главе с самим Шишовым.

В то время, когда Федя Лямкин и Саша Травкин из Пупска готовили прилюдную контркультурную акцию, шишоиды издевались и глумились над ними. Положение усугубил поливший дождь, который загнал всех в невнятновское бунгало. Под одним навесом расположились давно враждовавшие между собой алколавочники и клуб самопротестных художников Лямкина-Травкина. Их разногласия были непреодолимыми. Первые лакали самогон, а вторые обглатывались фенозепамом. Лямкин страдал к тому же по своей тетке, ушедшей от него к шишоидам. Спермотоксикозный Лямкин с дружками усиленно готовился к несанкционированному восхождению на уже построенное броунолохранилище, разложив на земле железные цепи, веревки и пояса. Они жарко спорили, выдержит ли веревка, успеют ли стражи порядка и охранники. Иногда Лямкин зло поглядывал на свою бывшую тетку, которая безучастно смотрела на его манипуляции, положив голову на колени Шишова. Гадкое зрелище возбужденных наркотов очень не нравилось опившимся алкотам. Псевдовождистский вид Лямкина особо раздражал шишовское сознание и сильно портил ему праздничное настроение. Не выдержав массы альпинистских терминов, которые добросовестно извращал лямкинский разум, Шишов повел массивную психическую атаку на врагов истинного тунеядства. Сначала он стал извергать гадкие местоимения в направлении усеченновидных мозговых извилин своих псевдоантиподов. Потом Шишов приказал Шах Вали отобрать у Лямкина цепь и приковаться ею к жердям бунгало. Шах Вали обдуманно выполнил все четкие указания Шишова. Оставшиеся без средств производства масс-акции лямкинцы неумело пытались вернуть отобранное под злодейский хохот Шишова и отвратное бряцанье гитары музыканта-шишоида Муда с его мерзкими напевами злых песен о тех, кто не пройдет.

Но время шло. Дождь закончился. Страсти постепенно улеглись, тем более что завалилась жердь, к которой был прикован Шах Вали, и конструкция бунгало тут же рассыпалась. Шишоиды пересели на любимую лавку, а Лямкин благополучно забрал свою цепь. Близилось время, на которое было назначено в договоренности с Бауловским и Убожкиным, собиравшим в этот час митинг у терминала, лямкинская граффити-акция на броунолохранилище. Даже шишоиды решили поприсутствовать на митинге, чтобы Шишов запомнил надолго свое день рождение.

Этот предвечер был омерзительным в смысле испарений, исходивших от закономерного водного пространства, образовавшегося в результате дневных дождевых потоков, обильно ливших из нависших над городом смрадно-сферических туч. Излетное солнце превращало воду в пар, который, смешавшись с запахом загаженного антиброунольщиками пространства, отвратно действовал на бронхи и мозги людей, в большом количестве собравшихся перед терминалом.

Забойной силой протестантов была как всегда женская часть жителей Глумомирска, разъяренно кричавшая о дурдомовских корнях терминальщиков. Митинг с самого начала пошел по иному сценарию, чем разрабатывавшийся в убожкинских мозгах. Вместо сжигания чучел терминальщиков народ требовал сжечь их живьем. Все самое интересное происходило около самого входа на стройку. Здесь столпились все силы антиброунольщиков. Отгороженные от входа цепочкой стражей порядка протестующие скублились возле них, не зная, что делать. Глумомирцы с большим количеством обойных плакатов, Бауловский с Сумкиной, антитерминальные богоискатели Вовы Бога, Шишов со своими людьми, Пургин с друзьями политтехнологами, клуб Ламивитского, староверцы Глухобредова и офицеры Колбина, бесхозные горожане, единичные пролетарии заняли места, соответствующие ранжированной политичности. Ядро протеста составили глумомирцы с плакатами, возле них стиснулась табельные политактивисты от Бауловского до ламивитных, по периметру расположились портупейные староверцы и офицеры, в общей массе обывателей расхаживали политтехнологи, на самой отдаленной периферии маячили одинокие, случайные рабочие. Все это зрелище снимало местное телевидение.

Митинг не начинался. Все было хаотично и бесконтрольно. Это касалось произносимых слов и, особенно, производимых движений. Но вдруг бесцельный шумовой эффект людской массы, который состоял из гвалта глумомирских теток-активисток, обывательского мычание, алкополитического карканья бауловидных и шишоидов, сменился всеобщим вскриком ужаса, когда на стене броунолохранилища собравшиеся увидели раскачивающегося на веревке Лямкина с балончиком черной краски. На абсолютно плоской металлической стене многометрового хранилища он пытался найти точку опоры, но слабые мускулы рук и ног отвратно неполучившегося церебрала мешали ему это сделать. Из последних сил в лучших традициях проносской самоцензуры он все же смог написать антиброунольную надпись (терминал гов...). Посекундно его силы чахли, жалких усилий Травкина, державшего веревку, было недостаточно, чтобы затащить проблемника обратно на крышу броунолохранилища. Стало ясно, что скалолазная акция самопротестных художников произвела омерзительный всплеск сочувствия к болтающемуся на веревке Лямкину. Даже его бывшая тетка открыла рот от ужаса. Кроме того, у глумомирцев расшаталось заранее испорченное терминалом здоровье. У половины теток дрожали руки, а одну бабку пришлось увезти в реанимацию. Близился коллапс. Некоторые с возделением следили за возможным падением головой вниз несимпатичного придурка. Но большинство в душе хотела только одного, чтобы Лямкина спасли. Залезшие на крышу стражи порядка вместе со строителями это и сделали, после чего арестовали взмыленных героев граффити-акции.

Шишов тут же придумал кричалку (отпустите наших товарищей). Другие ничего не могли придумать и только бегали вокруг Бауловского, махая руками. Быстро было принято решение запикитировать все выходы из терминала. Заблокировав, таким образом, со всех сторон терминальщиков и стражей порядка, антиброунольщики выдвинули требование отпустить Лямкина и Травкина. Ненависть к терминальщикам стала проявляться в реальных противоправных действиях. Со всех сторон в стражей порядка полетели яйца. Низовая инициатива обросла материальными средствами в виде денег, которые давали малолеткам, чтобы они купили еще яиц у местных куродержащих бабуль. Несмотря на тут же повысившиеся цены, большое количество куриного продукта оказалось в руках протестующих.

Растерянные стражи законности пошли на переговоры с Убожкиным и Глухобредовым, которые, в свою очередь, также хотели вернуть инициативу по управлению массами в свои руки. Но все их совместные попытки отвадить народ от терминала, где держали самопротестных художников, оказались заведома безрезультатными. Перевозбужденный народ орал только шишовские лозунги об освобождении товарищей.

В конце концов, видя полный политический провал убожкинизма и откровенную дисфункцию правоохранительных органов, конклав разнообразных начальников решил выпустить антитерминальщиков и ликвидировать реальную угрозу захвата терминал. Под бурные овации глумомирцев Лямкин и Травкин обрели свободу и им даже вернули паспорта и желтые карточки.

Дальнейшие события перед терминалом проходили под имитационным флагом моральной, но не материальной победы народа над стражами порядка. Чучела терминальщиков сожгли, антитерминальщики насобирала много денежных пожертвований, происходило поголовное братание, опозоренные стражи порядка растворились в лучах летнего заката, остававшиеся на стройке работяги и прорабы спешно покинули свои рабочие места со слабой надеждой вернуться к ним завтра. Власти в Глумомирске можно сказать в этот момент не было. Но отсутствовало и желание взять эту власть у глумомирцев и примкнувшим к ним политиканам. Разбредшийся по своим домам народ оставил, все как было, тихо подчинившись голоду, усталости и природной сонливости.