Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Вибратор

В то время, когда Невнятнов занимался сбором гвоздей, Рюкзаченко, купив на утро у обходчика буханку хлеба и рыбные консервы, наконец, поел за несколько дней. Он без всяких сожалений сел в подошедшую электричку, которая шла в Болоткин. На этой узловой станции он долго бродил по улицам, знакомившись с архитектурой и стандартной прямоугольной планировкой. На южной окраине среди зловонных водоемов и камышей он набрел на огромную стройплощадку. Здесь возводился городок для выводящихся из Запорносоюзии, проносских офицеров и их семей. Коробки зданий были уже возведены, но работ по благоустройству и прокладке коммуникаций было еще достаточно. У бесхозного работяги он узнал, что в одну из бригад, возящуюся с канализацией, нужен человек на вибромашину. Рюкзаченко отправился в указанный вагончик, где за столом среди карто-схем и подписанных нарядов сидел человеческий тип псевдодоброго прораба (изношенный потертый костюмчик, сострадательный взгляд, тихий говор) по имени дядя Вася. Бригада оказалась из Доброгнойска, что сильно облегчило Рюкзаченко-Петрову собеседовательские процедуры. Не твердым, но верным движением прораб дядя Вася забрал рюкзаченковский липовый паспорт и, жалобно гримасничая, предупредил, что работать надо много, а аванс будет через две недели плюс за все заплатят через месяц-полтора, когда они подведут канализацию к очистительным. Рюкзаченко согласился, и прораб отвел его в жилой сектор, где рабочие обитали в длинном двухэтажном помещении из сборных конструкций. Там прораб поселил Рюкзаченко с высоким худощавым парнем Петей (тоже вибраторщиком) близкорюкзаченковского возраста. Он сразу не понравился Рюкзаченко, что в последствии подтвердилось петиной скупостью, нудностью, деньгосчитательством, жестокой вонючестью.

На следующее утро Рюкзаченко показали вибратор, который тромбует грунт, как он действует, погрузили аппарат на грузовик и отправили на дальний объект. Там с работающими на лопате морщинистым алкотом дядей Вовой и алкотовидным парнем Славой они весь день принимали машины с чистым суглинком. Чернорабочие лопатами равномерно разгребали по траншее сваленный грунт, а Рюкзаченко усиленно тромбовал его до нужной кондиции, по запорносоюзным технологиям. Для начала это был увлекательный процесс. Экскаватор, синусоидально раскачивая вибратор на тонком троссе, опускал его в траншею. Рюкзаченко тромбовал свежий слой суглинка или глины, затем вибратор тем же опасным способом вытаскивали, засыпали еще один слой, опускали тромбовку и так много раз. Ходили эксперты с маленькими кувалдами, которыми загоняли в грунт железяки, проверяя качество тромбования. Работали почти весь световой день. Вечером Рюкзаченко до того устал, что не хотел даже возвращаться на базу и решил заночевать на месте, под кустиками. Но экскаваторщик Гена Скосов лихо погрузил вибратор в кузов грузовика и загудел на Рюкзаченко, чтобы он тоже грузился (сегодня халявная водка - день рождение бульдозериста Михалыча). От усталости Рюкзаченко, как он думал, не мог ни пить, ни жрать. Но после помывки в общей душевой, где он вдоволь насмотрелся на различные конфигурации тел, членов и яиц работяг, Рюкзаченко ожил и с проснувшимся аппетитом отправился в столовую, где кормили командировочных. Там уже во всю лилась водка. Выпив инициационные и поздравительные грамм 400 водки, он окосел и почти заснул за столом. Но работяги не дали опозориться и послали однокомнатника Петю отвести Рюкзаченко отоспаться на своей койке.

Дни, проведенные в рабочем темпе, слайдно смешались в просветляющемся разуме Рюкзаченко. Большие физические нагрузки благоприятно действовали на его укрепившиеся БПФ-мозги. На стройке он подружился с хорошими по-своему людьми: экскаваторщиком Геной Скосовым, компрессорщиком Женей Тыкачевым, всеми обижаемым за неадекватность убогим Васей Манниковым. Все кроме Васи были полны жизни. Работали за двоих, жрали за троих, пили водку за четверых. Вообще, в командировке работяги, особенно молодые, оттягивались, как хотели, благостно оторванные от своих семей. Они были рады побыть подольше вне дома. В Болоткине, к тому же, нашлось достаточно бесхозных или женатых теток с женофильской заботой, которые слетались к беспризорным трудягам или рабочим кошелькам.

На волне пьяных похождений после работы по Болоткину и окрестностям Рюкзаченко сошелся с Тыкачевым, парнем лет на пять старше него с типичной физиономией полевого строителя (стриженый коротко, обгорелый, большие мозолистые руки с грязными ногтями, потная вонь от мещанской одежки). В Доброгнойске у него была жена, но на ближайшей от Болоткина ферме он нашел молодую доярку, с которой проводил многие, но не все, вечера и ночи. Как то в деревню Трясиновку, где жила тетка Тыкачева, он взял с собой Рюкзаченко. На окраине деревни в обновленном кирпичном доме родителей и жила тетка, Галя Поликова, с маленьким ребенком, но без мужа. Эта худощавая высокая женщина с узким лицом и несколько большим носом долго о чем-то весело разговаривала с Тыкачевым на крыльце дома, пока Рюкзаченко мирно посиживал на призаборной лавке. Через полчаса сидения в лучах заходящего солнца Рюкзаченко увидел, что к галиному дому подходит еще одна тетка, но меньшего роста и с более круглыми очертаниями лица и тела. Это была Оксана Платонова, женатая на двоюродном галином брате алкоте Толе. Проходя мимо Рюкзаченко в калитку, она рассматривала его тусклыми произвольно моргающими глазенками, чему-то напряженно улыбаясь. Вчетвером они отправились, когда уже совсем стемнело, на берег местного пруда, взяв самогона и зажрать. Напившись, Тыкачев и Галина начали лизаться, прижиматься, лапаться, долго ковыряться своими языками во рту друг друга. Рюкзаченко надоело смотреть на жуткую любовь, и он с трудом, несмотря на алкогольное опьянение, большим усилием воли поцеловал потную неприятно пахнущую Оксану. На нее это не произвело особого впечатления, она лишь сказала, что Рюкзаченко хорошо целуется (так она говорила всем своим любовникам для поднятия духа). Но от слов вонь начала распространяться и изо рта, и Рюкзаченко увидел, что зубов у нее сильно не хватает, даже передних, а оставшиеся в большом союзе с кариесом, и почувствовал, что десны тетки сильно пародонтозят. Он сразу выпил еще стаканчик крепкого самогончика. Больше не целуя тетку, он начал облапывать ее бесформенные груди и тянуть правую руку к лобковой части, но к его удивлению она все время ее убирала. Все объяснялось довольно просто, под трусами Рюкзаченко нащупал огромный пакет, сообразив что-то про менструальный цикл. Тогда он начал класть ее руку на свой член в надежде, что она пососет, но Оксана ступорно отстранялась от него. Вскоре у Рюкзаченко из простаты стекла жидкость, и эрекции поубавилось. Дальше они больше говорили и пили, лишь изредка для разговорного стимула Рюкзаченко гладил большие теткины сиськи. Оксана рассказала ему скромную историю ее жизни. Родилась она в Чудновзрывском крае, но вынуждена была уехать оттуда в это захолустье, где вышла замуж за Толяна Платонова и родила двоих детишек. Она постоянно не работала. Жизнь со спивающимся унылым мужем, который был причиной ее большой зубопотери, была трудной, но говнисто наладившейся. Еще от Тыкачева он слышал, что Оксану все считают слабой на передок, чего не визуально Рюкзаченко не разглядел, и, ощупывая ее рыхлое не отвечающие тело, не почувствовал. Наконец, когда возвратились посношавшиеся Тыкачев и Галина, нудная беседа закончилась. Рюкзаченко и Тыкачев ушли на стройку, а аборигенные тетки по своим хатам. Тыкачев жирными слова описывал свое недавнее членовлагалищное соприкосновение. Он искренне восхищался Галиной. Но Женя был не сильно постоянен в своих предпочтениях. Рюкзаченко вспомнился их поход в болоткинский парк. Опившись купленным в аптеке боярышником, Женя начал приставать ко всем проходящим мимо него женщинам. Увидев двух бесхозных теток на лавке, они подсели к ним, но те сразу ушли. Вместо них подошли две бабенки по виду полные алкотки. Даже под боярышником Рюкзаченко заметил сугубую уродливость и алкотообразность сиськоносок. Рюкзаченко не мог заставить себя разговориться с ними, а Тыкачев, наоборот, оживился и пьяно гундосил, про глазки и ручки. После получаса маловразумительного разговора Женя удалился с самой жизневыносливой, с крепышом (как он потом ее называл). Рюкзаченко, избавившись от Тыкачева, снялся с лавки и на автопилоте отправился на базу. Женя на следующий день всем рассказывал, какая крепыш классная тетка, какое у нее узенькое очко и круглая маленькая жопа.

Случалось, что процессу постройки канализации, часто мешала обильная влага, лившая с надболоткинских небес. В эти перерывы происходили работягские посиделки в вагончике-бытовке. Там собирались наиболее социализировшиеся, чтобы поиграть в настольные игры и попить водки. В порядке вещей, кампании так и делились на алкотов и доминошников, но иногда они смешивались, по вине первых, и начинался многим не нравившийся беспорядок. Но не это беспокоило Рюкзаченко, а те разговоры, которые вели работяги при этом вынужденном безделии. Это были своего рода исповеди только не перед жирными попами, а перед своими товарищами по прерванной производительной деятельности. Работяги делились психотерапией и получали ее в достатке. Гена Скосов любил рассказывать о своих попойках, когда однажды после недельного непрерывного пьянства, он обнаружил дома большую кипу непрочитанных за это время газет и с жадностью их прочитал от корки до корки, псевдоумственно отдыхая от водки. Это ему так понравилось, что теперь он всегда так делает (запой (отдых от работы) - бессмысленное чтение (релаксация после алкогольной интоксикации)). Чистенький прилизанный водила автобуса Сергей Казанков любил трезвонить о своих любовных похождениях (вдвоем, втроем, вчетвером, впятером и т.д.). Казанков рассказывал о недавней строптивости своей жены, когда он устроил обмен женами с его дружком Вовой Пальчиковым, у которого член был клиторовидным. По его самолюбивым словам, жена дружка с радостью согласилась, а его жена отказалась сосать чужой небольшой член. Седой сильно усатый Пахомыч из когорты старшего поколения, с наслаждением лупцуя костяшками домино об стол, с раскрытой улыбкой обозвал Казанкова балаболкой, делая троешным проигрышную для противников рыбу. К сожалению, эти задушевные беседы часто прерывались начальниками, выгонявшими всех на работу.

Так однажды уже опившегося на таких посиделках Рюкзаченко срочно отправили вибрировать. С трудом на следующее утро он вспоминал, как отработал, и только толстый главный инженер Подохов, ездивший на старой машине многодавних времен производства, по-отцовски попенял Рюкзаченко за пьянство, но, грозно обругал за то, что его чуть не засыпало глиной, когда он замешкался на пьяных ногах в траншее. Все это видели большие проносские начальники, приехавшие с проверкой. Правда, они были без запорносоюзных коллег-проверяльщиков, которые в это время были заняты на других объектах, где ходили с фотоаппаратом, пытаясь заснять пьянство, тунеядство и неудовлетворительное качество работ проносских работяг, и это помогло им не заметить опившивости Рюкзаченко, к тому же, они сами были после изрядной ритуальнообеденной дозы алкоголя. Другим везло меньше. Пьяный Ваня Затравочкин из местных болоткинских, работавший на лопате, решил сам устроить начальникам разбирательство на счет малых сумм зарплат. Встретив Посохова, он пытался ударить его приросшей к нему лопатой, но споткнулся и упал в грязевую лужу, обильно взбаламученную колесами самосвалов. Разгневанный не столько покушением на жизнь, сколько тупостью Затравочкина, Подохов выгнал его со стройки.

Впрочем, производственные конфликты случались на стройке и гораздо посерьезнее. Начальники особенно глумились над бесправными местными, которым часто не платили вовремя, дурили с расценками, заставляли до изнеможения перерабатываться. Тоже самое творили начальники и по отношению к командировочным, но в форме слюнявого диктаторства и отцовского покровительства. Как то в работоспособное утро местные, строившие котельную, взбунтовались и потребовали выплатить всю задолжность по зарплате за несколько месяцев. Идя через строящийся городок на механизированную базу, Рюкзаченко видел толпу злых работяг, осадивших пузатого начальника, приехавшего на черной машине. Рабочие требовали денег и угрожали перекрыть стратегическую трассу Доброгнойск-Чудновзрывск. Рюкзаченко почему-то захотелось присоединится к ним. Он видел, как работяги дергают за дверки автомашины и грозят начальнику. Рюкзаченко остался посмотреть, что будет дальше и не пошел работать. Начальник уехал, а через час привезли все деньги и тут же возле котельной раздали успокоившимся рабочим. Веселые лица получивших деньги работяг вызвали сильное раздражение у Рюкзаченко. После такого облома он уже не мог работать и отправился бродить по Болоткину. Загрустивший Рюкзаченко с еще большим пристрастием вглядывался в отвратные лица обывателей и их заскорузлые строения. На вокзале Болоткина какие-то изверги глумились над женскими проблемами. На северной стороне здания висела огромная табличка "Гинеколог вход с перрона". Среди многоэтажных домов типично плановой планировки даже в центре Болоткина попадались безусловные раритеты очень давнего времени. Особенно выделялись два зеленых частных домика, красочно заглубленные в землю, располагавшиеся возле главной городской площади. Город впитал в себя все прелести проносской архитектуры, особенно, за последние сто лет. Болоткин мощно был обеспечен главной площадью-плацом и нехилым памятником прежнему вождю. Дворец Культуры был построен в псевдофункционалистском стиле, с колоннадой и грязноватым внутренним двориком. Сразу виделось, что город ностальгирует по прежней пропускаемости грузов. Ни одна центральная улица не была переименована, а на многих домах висели агитационные плакаты оппозиционных политиков, бережно никем несорванные. В Болоткине до сих пор расхаживали столетние деды, разодетые в жедеформу давних времен. Как город железнодорожников Болоткин соответствовал своим функциям, и многие прохожие даже походили на классических рабочистов (авоськи и мундиры). Городская жизнь бурлила. В местный суд трое малорослых стражей порядка заводили высокого парня лет 30. Но еще более опозорилась одна тетка. Она сразу начала нервничать и суетиться, когда Рюкзаченко без злого умысла пришлось идти за ней. Она походила на мещанских дочек, отвратных и длинноволосых. Люмпены попались в виде тетки-алкотки, которая рассказывала правильной соседке о 15-летнем парне, который и курит и пьет, и водит девок домой. Среди прочих изысков архитектуры Болоткина (каналы, расчерченные по линейке кварталы частников, хиловатые по сравнению с рабочизмом бараков городок авиаторов и болоткинский квазиарбат в центре) выпукло поражала баня, стоящая около армейского мобилизационного пункта. Это был шедевр. Казармовидное здание с двумя гениальными квазибашнями с севера и юга. Из здания торчали трубы и воздуховоды. И здесь постарались рабочисты. На площади перед вокзалом был поставлен памятник паровозу, как олицетворению революции и освободительной войны. Огромный герб прежнего государства, красующийся на паровозе еще более положительно сказывался на рабочистском имидже Болоткина. В конце концов, Рюкзаченко вышел на северную окраину города, которая обрывисто спускалась к речке. Он долго сидел на одном из обрывов, отдыхая на солнышке от вибратора и наслаждаясь природной безмеханизацией. Он даже заснул прямо на травке, свернувшись калачиком. Вернулся он на базу только под вечер. На следующий день никто не спрашивал его, где он был, только прораб дядя Вася по обязанности сказал, что не поставит ему день.

В один из погожих дней за рюкзаченковским вибратором приехал грузовик с незнакомым прорабовидным худым дядькой. Он оказался прорабом на стройке особняка директорши местного рынка. Рюкзаченко должен был утаптывать дорожки и траншеи под особнячную канализацию. Обстановка на стройке была унылой. Все делалось в ручную, случайными людьми, нанявшимися на лопату. Постоянно разванивалась часто приезжавшая хозяйка, худючая 50-летняя тетка с огромной сильно выдающейся на фоне лица челюстью с хилыми волосенками на маленькой голове. Все были трезвые, и Рюкзаченко очень радовался, когда его оттуда забрали через несколько дней.

После месячной интенсивной работы Рюкзаченко пообвыкся и притерся. Работа уже не так доставала усталостью, мышцы поокрепли, и даже стало скучновато целый день трястись с вибратором. Манили заречные дали, видимые им с обрыва в день стачки. Политизация, хоть и не в прежнем рюкзаченковском виде, опять охватила его помыслы. Как то во время очередных психотерапевтических пьянств и доминошных игрищ, он рассказал работягам о событиях в Глумомирске. Работяги даже не задумались над услышанным, лишь Тыкачев сказал, что антитерминальщики тупят. Но как ни странно, весть о глумомирских событиях разнеслась по всей базе. К Рюкзаченко начали приставать сектантствующие личности типа рабочиста Моисеенко. Это был одинокий человек пенсионного возраста всегда чисто одетый, несмотря на работу на лопате, сильно осуждавший работяг за пьянство и безыдейность, и поэтому малообщающийся с ними. Он тоже, как и новый Рюкзаченко, любил единоличные похождения по окрестностям с выискиванием самоопределенных негодяйств и тупости. Вот он как раз и заинтересовался рассказом об антиброунольном протесте. Через несколько дней в руках Рюкзаченко появилась газетка, переданная тихо и молчаливо Моисеенко. Это была одна из многочисленных рабочистских газеток, известных хорошо Рюкзаченко по прежней жизни. Он прочитал ее несколько раз, сидя в сортире, хоть убойнотупые стишки, могильного цвета фотографии с большими статейками о рабочизме и былом пролетарском величии, сильно затрудняли процесс испражнения. Он новыми БПФ-мозгами понимал, что все написанное в газетке неагитационно, и работяги такую писанину воспринимать не будут.

Но еще более заинтересовался роскознями о антитерминальщиках отверженный Манников, оказавшийся бауловидным и даже понашивающий на шее соответствующие символы типа кружков и квадратиков. Рюкзаченко он напоминал своими некоторыми идейками типа личного прогресса и свободного мыслительства неполучившегося Даунскова, который попал не в ту среду и теперь сильно мучается. Работяги за трудовую дистрофию (всю работу делал тяжело, скучно) относились к нему с нескрываемым презрением, и общение с ним ложились нехорошей тенью на рюкзаченковскую репутацию. Рюкзаченко много видел подобных псевдорабочих, выдающих себя за работяг, но сидящих на лавках в парках с алкотами и аскерами, и все время ищущих работу. Даже одежкой Манников отличался от рабочих. Длинные волосенки в косе, псевдонеформальская джинса, и только рабочие ботинки сироты вместо дорогих камелотов маменьких сынков выдавали трудную судьбу Манникова.

Впрочем, работа в Болоткине заканчивалась, и работяги звали понравившегося за алкотство и нежмотство в этом плане Рюкзаченко домой, на родине продолжать пролетарскую деятельность. Но Рюкзаченко такая перспектива была не плановой. Сейчас он хотел быть подальше от Доброгнойска. Он спросил у Манникова, что он будет делать после близкого окончания стройки. Манников ответил, что отправиться в Мочеводск, где его дружок работает на стройке дачи какому-то банкиру. После получения денег и пышноводочной отходной, когда работяги буйно прощались с Болоткиным, Рюкзаченко отправился с Манниковым в Мочеводск.