Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Рассказ Погубина маме о событиях в Глумомирске

Как то вернулся Погубин, помощник Маманского, вечером в свою пупскую квартиру на улице Академика Огрехина. После трудного рабочего дня его еще более удлинившееся от усталости лицо в сочетании с оттопыренными ушами и бородой было классическим для архаичного проносского псевдоинтеллектуала. Смущенно тоскливым был взгляд Погубина, когда он отдавал мамаше папку с особо тайными госдокументами. Как обычно, поужинав приготовленной лично мамашей жратвой, он расположился рядом с ней на диванчике в просторном зале посмотреть вечерние новости. Одновременно Погубин рассказывал, что сегодня произошло на работе, и удовлетворился ли Маманский его малоценными советами.

Неожиданно сухоротая тетка-дикторша поведала телезрителям о гибели в Глумомирске невинного мальчика Коли Рюкзаченко. В репортаже даже показали колеса грузовика, раздавившие его череп. Благостное настроение мамаши тут же поменялось на ярусноистеричное. Погубин не пытался ее успокоить, грустно посматривая на свои обкусанные ногти. Его мамаша, Серафима Яковлевна, полная седоватая старушка лет 70, с большими длинноватыми руками и толстым задом, на две головы ниже сына, требовала от него немедленного разъяснения случившегося. Погубин, почти заикаясь и раскрасневшись, выболтал мамаше многие конкретные детали терминаловопроса. К тому же он признался, что это не он подсказал Маманскому возможность такого строительства для получения экспортной прибыли, о чем верещал мамаше ранее.

Все началось, когда он был простым сотрудником института ТрансГеоМашинизации, где разрабатывал тему броунольных самопередвигающихся шариков, а в соседнем КБ работал нынешний министр парфюмерии Харитон Тапочкин. Став министром, Тапочкин и подсунул Маманскому, к тому времени уже давно замышлявшему масштабное экспортное производство броунолосырца для поставки его в соседнюю Запорносоюзию, Погубина, как недополучившегося, но не имеющего альтернативы специалиста по броунолу. Так Погубин и очутился рядом с Маманским, со временем став ближайшим его советников по всем вопросам. Маманский поручил Погубину в кратчайшие сроки разрулить проблему проносского броуноловозрождения. Он должен был найти быстрое решение или просто отыскать подходящее место для строительства терминала, через который броунол морем будет экспортироваться в разные части мира. Погубин каялся мамаше, что других вариантов кроме Глумомирска не было, так как единственный еще действующий завод по производству броунола находиться в Шахтовоньске, который расположен совсем близко от ныне проблемного города. Глумомирск имеет в свою очередь близкий выход в море и уже налаженное портовое хозяйство с соответствующей подсобной инфраструктурой. Таким образом, оставалось только модернизировать и расширить шахтовоньский завод, проложить не длинный броунолотрубопровод и построить собственно терминал для загрузки броунолом морских танкеров в Глумомирске.

Строительство в Глумомирске началось плодотворно. Все шло нормально, пока местные жители не узнали от местных библиотекарей о тонкозернистой кристаллической структуре молекулы броунола, которая в результате неизбежных технологических утечек при транспортировке и хранении приводит к гипсованию почвенного покрова на окружающей местности. Этого Погубин не знал и разрешил строительство в непосредственной близости от огородов глумомирцев. Как раз страх за свои грядки и толкнул людей на акции сопротивления. Погубин думал, что знает о броуноле все, и не догадывался о его проблемоносности. По погубинским расчетам никаких бед броунол в Глумомирске натворить не должен был. На это мамаша, еще более возмутившись, сказала, что он натворил, убив невинного ребенка, такого же любимого сыночка рюкзаченковской мамаши, как и он для нее.

Погубин боялся что-либо еще говорить и глухо ждал окончательного мамашиного поведенческого приговора. Но сперва она сказала, что завтра же они отправятся в церковь, где поставят упокойные свечки. Погубин не считал поход в церковь наказанием со стороны мамаши и ждал худшего, когда она начинала парить ноги, что являлось показателем больших мозговых пертурбаций. Так и вышло. Уже через 15 минут мамаша сидела с чайником в руке и подливала из него кипяток в пластмассовый тазик, в котором держала распухшие ноги-тумбы. Тут Погубину нужно было расплакаться над несчастной мамашиной судьбой и коленопреклоненно просить прощения за все. Он так и сделал, искренне обильно поплакав. Покорность сына сильно успокоила Серафиму Яковлевну. Но по телевизору опять начались глумомирские ужасы. Теперь показывали лежащее на дороге тело Рюкзаченко и его прижизненную фотографию. Детофильское сердце погубинской мамаши не выдержало. У нее поднялось кровяное давление. Без помощи Погубина она не могла вытащить даже ноги из тазика. Никакие таблетки не помогали. Погубин вызвал скорую помощь. Вскоре приехал молодой реаниматор Судислав Кулачков, который вколол мамаше сильно завышенную дозу сильного сердечного препарата броунина, которая подействовала, не успокаивающе на сердце, а, расслабляюще, на сфинктер. Мамаша Погубина обфекалилась. Казалось, она доходит, еще немного и останется Погубин без матери. Но после говнистых выделений броунин начал действовать и на сердечную мышцу. Мамаша успокоилась и заснула. Трясущимися руками убирал Погубин мамашины экскременты и оттирал намоченным полотенцем ее старые жопу и ляжки. Кулачков же совсем не испытал профессиональной неудовлетворенности из-за своей ошибки, которую он даже не заметил, а, наоборот, наслаждался видом голой обдрыставшейся старухи, которая даже вызывала в нем инстинкт близкий к половому. Особенно он млел от запаха экскрементированного пожилого тела.

После отъезда удовлетворившегося в туалете Кулачкова, Погубин еще долго сидел у постели спящей мамаши, гладя ее волосы. Она была единственным человеком, которая в любой момент хотела общаться с ним. Отца своего он никогда не видел, даже на фотографии, а мамаша о нем не рассказывала. На самом деле, его папаша погиб, надорвавшись на непосильной трудяжной работе, куда его, учителя-интеллигента, насильно отправила Серафима Яковлевна для зарабатывания хороших денег для сыночка. Жили они после этого всю жизнь в Глумишниках, где мамаша работала учителем, в однокомнатной квартире, пока Погубин круто не возвысился, став помощником Маманского. Теперь они переехали в большую квартиру на улице Академика Огрехина, где, впрочем, жизнь текла их, как прежде, в тихонудности.

Здесь, у постели разболевшейся мамаши, он решил, что не допустит больше публичных антитерминальных смертей и тут же, сидя на коленях, на секретной папке, капитально написал докладную записку Маманскому о необходимых мерах по борьбе с антиброунольством, в которой среди прочего разрабатывалась система морального разложения, подкупа и компрометации участников акций и их возможного устранения с помощью бытовых ссор.

На следующий день Серафима Яковлевна проснулась свежей и здоровенькой. Сердце, подкрепленное живительными броунольными компонентами вколотых лекарств, работало как у молодых теток, поэтому за завтраком она живо начала обсуждать с сыном, как поступить с проблемными антиброунольщиками. О горе матери погибшего Рюкзаченко она уже подзабыла и рассуждала, как умная мамаша помощника Маманского. Она высказала все те же идейки, изложенные ранее на бумаге Погубиным, только добавила, чтобы сынок был в следующий раз умнее и докладывал ей всю правду. Погубин обрадовался, что мамаша псевдоразумно мыслит, что с ней все обошлось, и она не умерла.