Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Безумский хребет

Пока в Глумомирске шли обыденные блокадные мероприятия, и разворачивалась широкомасштабная антиброунольная компания, Рюкзаченко в электричке до Анамнезовки познакомился с длинноволосым, бородатым парнем, оборванным и зловонным. Саша Даунсков был сыном состоятельных родителей, но не получился. После окончания экономического ВУЗа, вместо банковской карьеры, он нашел смысл жизни в романтическом бродяжничестве, впрочем, регулярно получая пенсию от папаши и государства. Родители Даунскова еще надеялись на выздоровление, но она таяла с каждой новой записью в ежедневник его похождений и деяний. Вот и сейчас, после внезапно вспыхнувшего у него интереса к сектам и коммунам, он ехал в горы, в то место, где сосредоточилось большое количество даунскововидных. Он долго рассказывал Рюкзаченко о значении коммун и о сектантских порядках. Раскрыв свой типовой баул, Даунсков разложил на коленях протухшие яйца, гнилые развалившиеся помидоры, плесенью покрытый кусок хлеба и тюбик с кетчупом, от которого сильно затхло пованивало. С наслаждением жуя испорченное, просроченное и гнилое, Даунсков смотрел в окно электрички, не понимая, что он едет, словно сидя в палате психушки после огромной дозы необходимых для его умиротворения лекарств.

Рюкзаченко, уже познавший паразитический нрав мозгопенсионеров, все же необдуманно рассказал Даунскову, что едет собирать потноплодницу. Слова о сборе и возможной прибыли не произвели на Даунскова никакого впечатления, но вот перспектива пожить за счет Рюкзаченко порадовала душу коммуналиста, к тому же он потерял последнюю папашину пенсию (выпала через дыру в бауле), а в коммунах бесплатной еды не было. Даунсков сказал, что им по пути, и после сбора потноплодницы они смогут съездить в коммуну Говняши, чтобы Рюкзаченко убедился, как это перспективно для человечества. Рюкзаченко поздно понял свою ошибку по поводу отвратного напрашивающегося попутчика, но ему было уже скучновато одному, и он согласился на соседство Даунскова.

Они высадились на станции Анамнезовка. Но им не повезло попасть на дальше идущую электричку. В этот день маршрут отменили из-за ремонта пути. Анамнезовка была маленьким городком типа курорта, куда съезжались больные и калечные. Здесь потноплодницы не было, она росла дальше в горах. На рынке возле вокзала Рюкзаченко купил еды, так как тормозок Доходницкого давно закончился, сумку и много вещей необходимых на первых порах для привыкания к бродяжническому образу жизни. Они вышли на окраину небольшой Анамнезовки и расположились в лесочке пообедать. Несмотря на то, что Даунсков недавно с аппетитом пожрал гнилье в электричке, он, естественно, не отказался от свежих продуктов. Рюкзаченко приготовил поляну: трава своими свисающими кончиками склонялась в сардинную массу в консервной банке, разломанный руками хлеб лежал среди цветущих одуванчиков, вымытые минералкой свежие овощи и порезанные куски колбасы привлекали насекомых, особенно мух и муравьев. И только слюнявый Даунсков своим видом и рассказами об изучении им санскритского языка мешал наслаждаться Рюкзаченко пикникововидной трапезой. К тому же после бурной лихорадочной жрачки у Даунскова вместо тихого переваривания в желудке начался процесс борьбы старого и нового. Большая бойня закончилась капитуляцией добра перед злом. Даунсков начал бурно рыгать. Вся одежка Даунскова типа папа-первоклассник была дополнительно замарана, как и новая сумка Рюкзаченко. Поздравив сумку с боевым крещением, Рюкзаченко пошел отлить накопившуюся мочу, пока из Даунскова вылетали последние остатки неразложившейся в его слабом желудке прошлогодней пищи.

После обеда Рюкзаченко с новыми силами и с предвкушением приятного путешествия, а Даунсков, ослабший, и с блевневой массой, присохшей к бороде и к лицу, отправились по шоссе в сторону гор. Светило жаркое солнце, но идти среди конкретных картин горно-лесистого края, быстро меняющихся и приманивающих взгляд, Рюкзаченко было приятно и весело. Прежний Рюкзаченко не интересовался мирозданием типа топографии и геоморфологии. Теперь же его сильно заинтересовали такие природные выкрутасы. Он жадно всматривался в окружающую местность, не замечая даже концентрированной вони, распространяющейся от плетущегося сзади Даунскова. Бурная горная речка, прорезающая в этом месте высокий хребет так заворожила Рюкзаченко, что он долго стоял на железобетонном мосту через нее, рассматривая гудящие буруны и лесные буреломы на берегу. Ему почему-то хотелось бежать, прыгать, смеяться. Он легко бросил сумку и спустился к реке. Свежий, горный поток приятно холодил опущенные в него рюкзаченковские руки. Неодолимое радостное желание сладко давило на его сердце и простату. Захотелось кончить сильно и бурно. Пока Даунсков заморышно отдыхал на мосту, Рюкзаченко скрылся в прибрежных кустах. На одной из солнечных полянок он встал на колени, спустил пургинские штаны и бобылевские трусы и, почти кончая без манипуляций, от одного касания солнечных лучей рюкзаченковского оголившегося тела, несколькими нужными и быстрыми движениями левой руки вдоль нестойко эректирующего члена, вызвал мощные спермотолчки, перед этим попытавшись задержать их в районе простаты. Обильная жидкостная масса счастливых сперматозоидов и сопутствующих им ингредиентов оросила траву в юго-западном направлении. Получилось неплохо. У Рюкзаченко даже подрагивали ляжки. Он с трудом встал, не до конца отдышавшись. Он уже замечал, что половое желание в БПФ-Рюкзаченко сильно отличалось от старорюкзаченковских чисто физиологических забав с пенисом. Так Рюкзаченко немного успокоился от сильного возбуждения, вызванного благоуханием травок. Можно было дальше юродствовать с Даунсковым.

Они потом еще долго весь оставшийся световой день петляли вдоль долины реки, сначала по шоссе, где их подобрал грузовик. В кузове грузовика рядом с перевозившимся холодильником, они проехали километров десять. Потом шоссе закончилось, а грузовик свернул в сторону, высадив их на повороте. Дальше они шли вдоль железной дороги или по шпалам. Вскоре на их пути возникли парни-гении в оранжевых робах, действительно ремонтирующие шпалопокрытие. К часам семи вечера они добрались до какого-то полустанка, где было несколько домов с огородами и будками безучастных собачек. Они решили переночевать здесь и дождаться завтра электрички, если она будет, а не идти пешком до далеких потноплодницких зарослей. Даунсков, как и положено умострадальцу переночевал у местной соскучившейся по общению бабки, поглотив за вечер двухнедельный рацион старушки. Рюкзаченко же доел купленные в Анамнезовке продукты и заночевал в ближайшем леску на самодельном настиле из обломившихся веток. Ночь была тихая и светлая.

Следующим ранним утром электричкой Рюкзаченко и Даунсков отправились к полустанку Клоакскому на южном склоне Безумского хребта. Уже в электричке Рюкзаченко наблюдал картину большого скопления алчущего народа в дачновидных одежонках с сумками и баулами, едущего в потноплодницкие края.

Они проехали туннель и попали в несколько другую среду. Из туннеля железная дорога выходила в узкое ущелье, сжатое с двух сторон многочисленными сопкообразными облесенными вершинами. По склонам этих высот и росла дикая потноплодница. Электричка подошла к полустанку. Народ повалил к выходу, судорожно сжимая свои авоськи. Этот остановочный пункт, называвшийся Клоакским был точной копией полустанка, где ночевали Рюкзаченко и Даунсков, но многолюдней он был во много раз больше. Выстроившись цепочкой друг за дружкой, прибывшие (семейные пары, одиночки, группы родственников и знакомых) отправились по петляющей дороге на плантации. Им нужно было насобирать малоудобное для транспортировки количество потноплодницы и на вечерней дармовой электричке (бесплатно, все льготники) уехать обратно в Мамодар, где сдать все собранное оптовику на местном рынке за неудобные для разглашения гроши.

Рюкзаченко и Даунсков тоже потопали вслед за народом в горы. Начали попадаться первые потноплодницы. Это были высокие раскидистые деревья. Их плоды, поспевая падали на землю, где покрывались своеобразной жидкостью, напоминающей по консистенции человеческий пот, чтобы распугивать хищных жучков и гусениц, пожравших бы еще не до конца поспевшие семена и питательное вещество возле них без этого тут же. Но человек еще в глубокой древности додумался перед пожиранием калорийного околосеменника вытирать (самые умные обмывать) вонючую жидкость, без которой плоды становились приятными на вкус. Правда, употребление сладостного деликатесного продукта отягощалось характерным изжоговидным эффектом (не слабым, но не долговременным). В наступившие трудные времена это была ценная питательная вещь в скудном пенсионском рационе многих жителей близлежащих городов.

В необдуманно поспешно оставленном полустанке (можно было купить продукты) хотя не было даже перрона и пристанционного помещения, но жизнь бурлила, как недавно новые мозги Рюкзаченко. Царем типа власти на время гона потноплодницы в этих местах становился местный обходчик, живший в деревянном полуразвалившемся доме, откуда и вел бойкую торговлю водкой и продуктами по цене в три раза дороже, чем на так называемой большой земле. Рядом расположились постоянно бухие агенты городских оптовиков, скупающие здесь потноплодницу еще дешевле, чем в Мамодаре, у бомжей, алкотов и других бесхозных, прибывавших сюда в случайном порядке.

Рюкзаченко сегодня еще ничего не ел. Но желание поскорее добраться до потноплодницы забило разумные намерения где-нибудь отовариться для удовлетворительного продолжения жизнесуществования. К тому же, он с жадностью наелся потноплодницы, которая на первых порах не плохо соответствовала потребностям в калориях. Помогал пока и свежий горный воздух и чистая родниковая вода, которые в изобилии находились в безумских лесах. Даунсков опять по природной мышечной слабости плелся сзади, не понимая, что можно уже жрать потноплодницу, и поэтому страдая от голода.

Постепенно люди рассосались на местности, а Рюкзаченко и Даунсков еще долго шли по дороге, по неопытности забираясь все выше и выше. Все попадавшиеся им на пути заросли потноплодницы были уже благодарственно (поломанные ветки, изуродованные надписями стволы) обнесены. Они шли дальше и дальше, то попадая в прежде буйные, а ныне вытоптанные, заросли травы на лесных полянках, то взбираясь по крутым облесенным склонам.

Вместо отыскания промышленных запасов потноплодницы на деревьях к полудню они вышли к какой-то туристической станции, где ее сторож, а заодно и директор, заученно печально поведал, что на этих высотах потноплодница уже не растет, да и ниже ее уже нет, нужно искать далеко, и показал рукой, присогнутой в локте, где. Как оказалось, это был приют у горнолыжной трассы. Здесь была выкорчевана просека в лесу для спуска, которая летом выглядела не менее коростовидней, чем зимой, когда сюда съезжались любители квазиэкстремальщины и поклонники псевдоздорового образа жизни. Посидев немного на выкорчеванных пнях и осмотрев открывшиеся дали в виде не таких уже высоких вершин, на которых во времена освободительной войны велись жестокие бои с оккупантами, Рюкзаченко и Даунсков начали спуск в район природного произрастания потноплодницы.

За весь день странствий Рюкзаченко каторжными усилиями наполнил свою небольшую сумку наполовину, подбирая сопли за предшествующими старателями и полностью обмазавшись выделениями потноплодницы, которые, впрочем, засыхая на одежде и руках, переставали вонять и легко стряхивались, оставляя, однако, черный оттенок на ткани и коже. В таком очерненном шахтеровидном виде Рюкзаченко вышел к водопаду, где и решил отдохнуть и заночевать. Позже подошел плетущийся по его следу Даунсков, ничего не собравший, оголодавший и оттого критически безумствующий. Он нашел консервную банку и при ходьбе грыз ее.

Жрать кроме потноплодницы было нечего. Рюкзаченко с трудовой легкостью несвойственной для его прежней жизни разжег костер и в обгрызанной консервной банке с трудом отобранной у Даунскова попытался зажарить плоды потноплодницы. Он поместил банку с продуктом в золу и стал ждать результата. Зажарившиеся плоды были жевательнее, чем обрыдшие сырые. Все, впрочем, пожрал Даунсков, хохоча и подпрыгивания от обжигания пальцев горячей потноплодницей.

Стояла не лунная, но безоблачная ночь. Было свежо и тихо. Яркие звезды были видны сквозь густые сосновидные кроны. В темноте Рюкзаченко не видел даже где-то рядом уже сидящего и немного успокоившегося Даунскова и хорошо для себя делал, потому что лицо дегенерата исказилось от расслабухи после хождений по кручам и приняло деформированные формы (вариант М – на маминых коленках). Рюкзаченко рассказал о событиях в Глумомирске, чтобы как-то скрасить недостаток калорий. Даунсков слышал о них и знал о псевдосмерти, добавив, что хочет ехать в те края на предполагаемый съезд под открытым небом каких-то мыслителей и философов. Теперь Рюкзаченко выслушивал сто раз слышанные от Чопикова байки о либертализме и его разногласиях с коммунитаризмом. Он естественно молчал о своей прежней причастности к политиканству. Он только спросил, что Даунсков думает о его квазисмерти. Даунсков сказал, что это в порядке вещей и это даже хорошо, народ любит жертвы. Но все это ерунда. Вот коммуна Миши Говняшского - это светлая идея по объединению людей. Он начал рассказывать про устройство коммуны Говняши (собственно папа Миша и его сынок) и о жизни там адептов. Приезжающие жили в настоящем сарае, где раньше держали овец. Жили за свои бабки, но собирали в лесу мусор, слушали птичек и членотерлись вдали от мамаш, и это называлось коммуной. Миша Говняшский мечтал, что когда его сторонники немного подрастут и получат свои законные пенсии, то переедут сюда и будут отдавать ему свои деньги в обмен на его почитание и возвеличивание.

Рюкзаченко после влития БПФ как-то сразу разочаровался во всех этих организациях, особенно, в псевдокоммунах, и его сильно раздражали рассуждения Даунскова о будущем обществе. Тем более, что в свежем горноночном воздухе от него начало распространяться конкретное зловоние, не спасал даже густой духан от костра. Рюкзаченко решил прервать тупое сидение с отстойником. Он решил насобирать веток, на которых можно было поспать. В конце концов, из веток и нарванной травы он соорудил лежанку, лег на нее и попытался уснуть. Рюкзаченко не мог успокоиться. Его расстроили рассказы о съезде и прежних дружках. Их всплывшие лица не давали покоя. Рюкзаченко было плевать на то, что происходит сейчас в Глумомирске. Но старые воспоминания будоражили нервы. Усилием воли он перестал думать о плохом, и за этим правильным решение последовал здоровый сон на свежем воздухе.

Утром, даже не позавтракав потноплодницей, они отправились дальше искать вожделенный плодоклондайк. Но он все не попадался и не попадался. К этому мнимому огорчению Рюкзаченко постоянно доставал ноющий Даунсков, одним своим бородатым видом выводивший его из поискового состояния. Когда они переходили через очередную глубокую и темную, малоудобную для ходьбы расщелину, Даунсков так обнаглел, что начал обвинять Рюкзаченко в каком-то неумении, неудачестве и твердил о бессмысленности поисков. Рюкзаченко остановился, повернулся к Даунскову и начал сильно бить по его еще что-то вякающим губам. Даунсков покачнулся и покатился вниз к текущему по дну расщелины ручью. Там его настиг взбешенный Рюкзаченко и принялся мутузить его ногами по почкам и лицу. Удовлетворившись неподвижным и несопротивляющимся телом жиреющего Даунскова, он успокоился и стал подыматься на крутой склон расщелины, уходя подальше от тягостного, но теперь положительно раскровавлено выглядевшего в его глазах, Даунскова.

Почти до вечера таскался Рюкзаченко по склонам Безумского хребта уже потеряв всякую надежду что-либо собрать для продажи. Ему сильно хотелось чего-нибудь поесть кроме потноплодницы. Он срывал сильно кислые или терпкие плоды дикой яблони или груши и, обживав их, выплевывал. Однажды, прихлебывая водичку их очередного ручья, он услышал шум за своей спиной. Он обернулся и увидел бомжевидного человека, неопределенного возраста с характерной алкогольной подсветкой лица. Мужик низкого роста оказался бывшим зэком, за время отсидки у которого добрые люди приватизировали квартиру умершей мамаши, и теперь он бродил по земле в одиночестве. Неудачный вор-любитель больше не мог воровать. Было видно, что он не просыхал. Рюкзаченко бросилось в глаза, что на бомже не было заметно черного налета потноплодницы. По словам алкота, он искал какую-то стоянку, куда его кто-то пригласил сторожить машины. Они мирно разошлись. Полностью дезориентированный мужик пошел вверх по течению ручья, а Рюкзаченко вниз. Он уже решил возвращаться к станции, купить где-нибудь продуктов и на месте решить, что дальше делать.

Уже ночью, подходя к полустанку, возле костра рядом с дорогой, у которого расположилась целая семья потноплодницких старателей, он услышал знакомый высокий голосок Даунскова. При свете костра Рюкзаченко увидел, что он зубами терзал соленую рыбу, и на его лице не было никаких последствий от рюкзаченковский ударов, что сильно разозлило Рюкзаченко. Тут же ему на пути повстречался алкот, который за бутылку водки предложил ему целый мешок потноплодницы, украденный у мещан. Совсем злой из-за отсутствия у него алкоголя Рюкзаченко отправился к конуре обходчика, который, правда, к этому времени суток, как и положено, давно был пьян и спал под своей хибарой, рядом спали и агенты, и еще куча неопознанных бомжеалкотских личностей. Рюкзаченко повертелся вокруг них и даже залез одному алкоту в сумку, но там ничего кроме потноплодницы не было. Он мог пристроиться, как и Даунсков, к многочисленным в округе мещанам и их костеркам, но что-то останавливало его, скорее раздражение и брезгливость. Он прилег рядом с алкотобомжами на голую землю с трудом, несмотря на усталость, заснул, умственно заглушив голод.