Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Халуповка

Переночевать Рюкзаченко попросился к местным пастухам. Он им сказал, что опоздал на автобус и идет пешком к бабке в Чучелово, название которого прочитал на автобусной станции в Гадюшкино. Пастухи оказались добрыми и даже предложили Рюкзаченко пососать пчелиные соты, правда, уже без меда. Потом они втроем поиграли в карты и улеглись спать. На следующий день Рюкзаченко в Чучелово не пошел, а весь день таскался за пастухами. К вечеру он вдоволь насмотрелся на коровок, норовящих ускользнуть на кукурузное поле и на собачек, безрезультатно гоняющихся за степными бабаками и лимитизировавших сгон коров в стадо. Перед вечерней дойкой его пастухов сменили их напарники, и Рюкзаченко с одним самым молодым, Петром Кибитковым, отправился в ближайщую деревню Халуповку, чтобы переночевать у Петра дома. Петр жил в приемышах у жены, и Рюкзаченко пришлось ночевать в летней кухне среди балонов с газом, перевернутых банок с закрученными огурцами и портретов на стенках из старых журналов, еще доходивших в Халуповку много много лет назад.

На следующее утро Рюкзаченко познакомился с гражданской женой Петра, Людмилой Запруновой, лет на 10 старше него и в два раза выше и мощнее суставно. На ее фоне Кибиткин выглядел маленьким и особенно кувалдовыносливо под ее многокилограммовыми сиськами. Рюкзаченко понял, зачем Кибиткин взял его с собой. Петр знал, что при свидетелях она его не убьет. До обеда они медленно ковырялись в яме, которая должна по задумке Петра стать колодцем. Он родился в многодетной семье, жить было негде, вот и пристал к тяжелой женщине с хатой, у которой после бегства официального мужа остались дочка и сын.

Пока Рюкзаченко жил у Петра по молчаливому согласию за небольшую помощь в хозяйстве, он часто хаживал по хуторовидному населенному пункту с большим интересов вглядываясь в сельскую обывательскую жизнь. Халуповка оказалась самой настоящей деревней без асфальтированной дороги, водопровода, газа, магазина и почты. От былых времен осталась слабо функционировавшая ферма и коллапсирующие ремонтные мастерские со штатом безмоторных тракторов и неездящих комбайнов, на которых псевдоработали, не получая денег, а за корма для своей скотины, немногочисленные дееспособные халуповцы. Псевдоработали в деревне кооперативно на старых началах. Лишь немногие самые умственно деградировавшие выделились, чтобы также безрезультатно трудиться, только в одиночку. Продукция кооператива и единоличника была не нужна никому в радиусе ста километров, поэтому поля не распахивались, скот забивался, пруды прорвало. Единственным товарным отношением с внешним миром была хлебовозка, еще ездившая раз в неделю в Халуповку. Тогда все хуторяне, у которых были пенсионные денежные вливания, собирались возле закрытого магазина для покупки хлеба. Тогда же обменивались однообразными местными новостями, что дед Федор доходит, тетка Марфа не ходит, а сынок Кондраша напился и утопил в реке трактор. Если где и теплилась жизнь, то это на огородах халуповцев. С утра до вечера тяпали они картофель и огурцы, поливали помидоры и капусту. У самых хозяйственных, имеющих еще большую физическую силу, были коровы, поросята, куры и утки.

Как удалось понять Рюкзаченко даже эта маленькая деревня делилась на несколько обособленных районов, каждый со своим особым микромиром, объединять которые должен был по мысли прежних селопроектировщиков большая хата-клуб. Но сейчас посещали ее только крысы, путавшие его с рядом расположенным зерновым амбаром, самого богатого халуповца Пахома Голытьбастого. Как-то возле этого клуба Рюкзаченко встретил и его директора, Ивана Пытайло, неполучившегося церебрала с заплетающимися ногами. Это был контактный деревенский интеллигент, закончивший заочно гуманитарный ВУЗ в Доброгнойске. Пытайло вел с Рюкзаченко долгие беседы на разные темы, особенно, про историю Халуповки. Он показывал заросший бурьяном памятник, посвященный освободительной войне и рассказал о больших боях, происходивших в самой Халуповке, о куче убитых и захороненных. Рюкзаченко с интересом слушал местного краеведа, проникаясь героическим прошлым халуповцев.

С трудом открыв заржавевший замок, завел в один из однообразных дней Пытайло Рюкзаченко в клуб. Когда то он служил для просмотра местными халупавцами привозных кинофильмов, но сейчас кроме бильярдного стола без киев и шаров и поломанных сидений ничего не осталось. Экрана не было, афиши не цеплялись, фильмы не показывались. В своей штаб-квартире Пытайло совсем разошелся. Он из дыры в прогнившем полу достал мешок, из которых начал вытаскивать разные ржавые вещи (бляхи, жетоны, кокарды). Ранее они являлись военной амуницией неполучившихся захватчиков, подохших от холода и голода в местных буераках во время знаменитого малохалупского окружения. Рюкзаченко с мнимым интересом рассматривал псевдоисторическое дерьмо, дабы насладиться обильным пытайловским пенообразованием у рта. Не замечая ничего вокруг, Пытайло рассказывал и рассказывал, как раскопал братскую могилу, как полезли жмурики, между костями и черепами которых он и нашел это барахло. Раньше у него был помощник, хорошо копавший Саша Ковылкин, но у него была врожденная дырка в сердце, и он уже умер. Сам Пытайло естественно копать ничего не мог, и он предложил Рюкзаченко еще порыться в известном ему буераке. Рюкзаченко согласился, а Пытайло достал из угольного сарая штыковую лопату со сломанным черенком. Несмотря на полуденную жарючку они отправились в степь. Солнышко сильно заставляло потеть Рюкзаченко и нагревало голову, но никак не отражалось на Пытайло. На своих калечных ногах он шел быстрее и проворнее вскоре уставшего Рюкзаченко. Они прошли мимо могилы-памятника со звездой офицера-парламентера, призывавшего окруженных нестойких врагов сдаться, но расстрелянного идейными поработителями. Тут же в лесополосе они присели отдохнуть, хотя неспокойный Пытайло не мог сидеть, а все время ходил вокруг прилегшего на травку Рюкзаченко, увлеченно доказывая байку о том, как свои побили своих в соседнем яру, заполненном сейчас известным Коляну прудом. Потом они еще долго шли по корытообразному логу без водного стока и деревьев. Наконец, когда Пытайло завел Рюкзаченко в одно из многочисленных овражных ответвлений, где он увидел яму с неоднородным грунтодном. В этом месте, по разумению Пытайло, и было большое захоронение вражеских солдат. Рюкзаченко совсем не хотелось что-то искать и, особенно, рыть. Но он все же спрыгнул в неглубокую яму и начал поднимать грунт. Опенившийся Пытайло крупно потерял координацию и, дергаясь всем телом, пытался давать ненужные указания. Но он оказался прав. В этом месте действительно было воинское захоронение. Уже на втором штыке Рюкзаченко почувствовал полную почвенную неоднородность. Тут же из-под лопаты начали вылетать останки погребенных. Увидев кости, Пытайло спрыгнул в яму и начал руками перебирать вскопанный Рюкзаченко могильный грунт. Так они и работали. Рюкзаченко ворошил спрессовавшуюся за годы землю, а Пытайло по псевдоученому кропотливо исследовал руками каждый комок антропопогребенного вещества. К вечеру Пытайло был очень доволен. Он нашел несколько жетонов, какой-то значок с дубовыми листьями, несколько ржавых патронов и искореженную походную солдатскую кружку.

В эту ночь Рюкзаченко ночевал в доме у пытайловской бабули. В течение последующих нескольких дней Пытайло пополнил свою коллекцию еще сотней типичных вещей военного времени. Рюкзаченко в свою очередь сдружился с бабулей, Ганой Прокоповной, которая и была главным первоисточником почти всех пытайловских знаний о войне и о прошлой жизни Халуповки. Это была энергичная бабулька. Несмотря на возраст и известную усохнутость, она постоянно ковырялась в своем огороде и стряпала различную жратву для больного внучка. Пытайло надоел вспененной ученостью своим родителям и коллегам в школе в соседнем селе Маркеяно-Мутновке, где он жил с родителями и квазиработал учителем, и на лето его отправляли к бабке, жившей в одиночестве, для пенотерапии старости. Это действительно помогало. Старушка живо рассказала Рюкзаченко, как ее папаша умер от голода во время кооперирования, как вначале она хорошо трудилась на ферме, а потом завербовалась на строительство ГРЭС под Новоштольнском (ныне Глупошахтинском) перед самой войной, как она рожала папашу Пытайло, когда в Халуповке шли многодневные тяжелые бои, а она сидела в погребе безвылазно и даже в какой именно день родился ее сынок не знает, как потом после войны жизнь наладилась, и ей даже вручили медаль ветерана труда. Рюкзаченко достойно выслушал сугубо многопериодную биографию Ганы Прокоповны, попивая принесенное от соседей молоко (для убогого внучка). Пытайлов в это время работал обильным пенообразователем, раскладывая во дворе, на солнышке, для просушки найденные трофеи.

В один из дней, когда Пытайло уже собирался опять идти на могильник, его бабуля попросила нового дружка, Рюкзаченко, сходить нарвать смородины для варенья на зиму. Рюкзаченко рад был сменить вид псевдодеятельности, и Пытайло пришлось стать проводником по смородиновым местам. Он не сильно огорчился. Они пошли по деревне мимо пытайловского клуба, мастерских, мимо кибитковской фермы и легендарного пруда. За все время многокилометрового пути они не встретили ни одного человека. Только на огородах были видны фигурки сгорбленных халуповцев. Дальше они поднялись на водораздел и прошли мимо малорослых пшеничных и совсем нераспаханных полей. В одной из многочисленных крутых балок Рюкзаченко заметил совсем желтый и ослепительный на солнце маленький песочный карьерик, где когда-то халуповцы добывали материал для строительства. Далее они шли по склону большого яра с целинными растениями типа полыни. Бабаки резко и прерывисто свистели и бегали от норы к норе в беспричинной панике, вызванной появлением в зоне их обитания неопасных собирателей. Немного дальше виднелся байрачный дубовый лес, но они пошли не в лес, а, пройдя еще один выровненный водораздел, спустились к еще одному прудообразованию, на берегах которого и были когда-то посажены кусты смородины. В прежние времена смородину обнесли бы еще зеленой, но сейчас, когда мотоциклы и машины гнили на приколе, посещать эти удаленные места было особо некому. Смородина же зло буйно плодоносила, и Рюкзаченко быстро насобирал ведро красных, желтый, черных ягод, заодно жадно пожирая ценный продукт целыми горстями. Вскоре он насобирал и ведро Пытайло, который следопытски лазил по соседним оврагам. Но нес свое ведерко Пытайло сам, когда они почти тем же маршрутом возвращались в Халуповку.

На следующий день другой близкий родственник, троюродный брат Пытайло, Сергей Мохов попросил Рюкзаченко помочь напилить дров в ближайшей лесополосе. На моховском тракторе они добрались до места вырубки, но толи у Мохова бензопила барахлила, толи ему что-то мешало, но напилить он ничего не смог, только почему-то ругал лесопосадчиков, обвиняя их в том, что из-за их древонасаждения неиспользуемый чернозем засоляется, и какой-то нужный продукт не родиться на нераспаханных полях. Рюкзаченко от мутаты захотелось распилить самого Мохова на несколько шевелящихся кусков. Но Рюкзаченко ждало еще большее испытание, чем нудность Мохова. Он вторым браком женился на злой, не местной тетке, Лене Качановой, для совместного тлетворного воспитания ранее приобретенных детишек. Что говорила Лена понять было невозможно из-за характерного пытайловидного ротно-губного пенообразования. Но еще было трудней понять, что она делает. Как-то она зло побеспокоила мирно отдыхающего в пытайловской кухне Рюкзаченко. Он, лежа на кровати поверх грязных бабкиных вещей, спустил штаны и памятные трусы до колен, давая возможность члену и яйцам побыть на воздухе. Вдруг он услышал шум открывающейся калитки и еле успел накинуть бабкин халат на обнаженные части тела, как в кухню без стука вошла Качанова. Злообросшая мятыми лицевыми мышцами существо с характерными пузырями у краев рта спросила, где бабка. Рюкзаченко ответил, что она с Пытайло спит после сытного обеда в хате. Качанова удовлетворилась, но уходить не стала, а села на лавку и положила уродованные ноги на стоящий возле печки старый бабулькин стул. Так она долго сидела, глядя мертвоцветными зрачками на Рюкзаченко, который боялся пошевелиться, чтобы она не заметила, что он голый и его не изнасиловала. В довершение ужаса Качанова распушила свои неимоверно длинные мозговым гноем связанные волосенки. Вслед за этим она начала оправлять грязную юбку на своих кривых ногах, оголяя для Рюкзаченко желтую кожу и грубые венозные прожилки на соплевидных ляжках. От этих манипуляций она кончила, и вскоре в обратном порядке (спустила юбку до пят, убрала ноги со стула, спрятала под вонючий платок волосы) Качанова произвела соблазновидные движении и убралась из кухни, к большому облегчению Рюкзаченко, который мгновенно натянул штаны и трусы и мысленно перекрестился. Тут же он вспомнил, что зачастила прохаживать вокруг пытайловского дома тетка-доярка из соседней деревни с жестоко ассиметрично сидящими глазами. Рюкзаченко понял, что надо сваливать из Халуповки.

Через несколько дней Рюкзаченко и Пытайло отправились в Гадюшкино. Там проживала получившаяся родная сестра Пытайло, Таня, вышедшая замуж за местного гадюшкинского батюшку и родившая к 25 годам шестерых детей. Бабка Гана попросила отнести внучке яиц и специально зарубленную курицу. Накануне Рюкзаченко видел, как бабка не твердой рукой и тупым топором пыталась отрубить ей голову, держа за когтистые лапы. После своеобразного отпиливания головы курица еще долго прыгала по выгону и окрашивала траву своей фонтанирующей кровью. После посещения сестры Пытайло зашел на местную почту, где получил свою ежемесячную инвалидную пенсию. Жалкий вид пенсионных денег очень обрадовал Пытайло, и он сказал Рюкзаченко, что очень хочет давно съездить к своему дяде Юре Чосову в Поносеж. Вечером они уже садились в поезд, а утром подъезжали к желанной станции.