Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Гадюшкино

До Худополя Рюкзаченко подвозил 30-летний Хабиб, бывший житель горной местности, который перебрался в город и работал теперь шофером на местном оптовом рынке. Живой молодовыглядящий дядька вскоре смело съехал с шоссе и по отстойным дорогам повадился навешать родственников, в изобилии обитавших на местных овчарнях. Веселый и радостный он приветливо обнимался с многочисленной родней. Согласившись на объезды, Рюкзаченко мирно наблюдал за ритуальными мероприятиями. Через час полил сильный ливень, и их уазик застрял в одной из многочисленных луж, образовавшихся на грунтовой дороге между овчарнями. Не слабо заляпавшись грязью, Рюкзаченко и Хабиб все же выташили машину на твердое место. Они добрались до очередной родственнической овчарни, где кое-как отмыли водичкой одежду, попили чайку и поели брынзы, которые принесла тетка с платком на голове. Хозяин что-то доказывал Хабибу, пока Рюкзаченко попивал чаек и думал, куда податься дальше. Решил он посмотреть столицу Проноссии Пупск. Доехав с Хабибом к вечеру до Худополя, Рюкзаченко купил билет на поезд, но не до Пупска, а до станции Гадюшкино, потому что ему больше понравилось название.

На утро в плацкартном вагоне, в котором он ехал, оказалось много замечательных людей. С завтрака они начали заливать в организмы дневную дозу водки. В рюкзаченковской плацкарте разместились самые достойные, кушавшие консервы, хлебушек и водку. Самый молодой Вася Тупиков был стрижен по машинку и готовился идти служить в пехотные войска. К полудню он уже успел свалиться с верхней полки, на которой отдыхал от выпитого, и проломить себе голову. Добрая проводница затирала шваброй кровь за Тупиковым и перевязывала его с рождения овалодеформированную голову. Разозлил Рюкзаченко дядька с висячими усами, доказывавший, что он потомственный атаман. После угроз Рюкзаченко разбить на его голове бутылку он успокоился и тихо сказал, что он слесарь и едет к теще в Соплезабитовск. Своеобразные молодожены Вова Дырдыкин и Вера Скамкова ехали к родителям мужа в Стенообоссавку. После очередной отсидки Вова решил показаться родственникам, гордясь своей женой. Постоянно пьяная, худая, потому что Вере не нужно есть при ее образе жизни безыдейной алкотки, абсолютно невменяемая, она требовала к себе ежесекундного внимания, так как в любой момент по многообразию причин могла отойти в мир иной. После 300 граммов водки Вера принялась делать себе педикюр. От увиденного зрелища, даже сидевшие рядом алкоты вышли покурить. Лишь Рюкзаченко продолжал глубинно смотреть на искореженные верины ноги, в красках и звуках представляя момент, когда Дырдыкин со скрежетом пытается в очередной раз присунуть свой расцарапанный член в сухое и безчувственное влагалище безумной алкотки. Но вдруг подумав, что оно может быть и не сухим, а влажным и приятным, стал обрисовывать себя в роли любовника Веры, запоздало обрывая себя на картине защемления своего члена в ее тазовых костях.

В рюкзаченковское купе постоянно наведывались курсирующие жаждущие со всего поезда. Опивались и уходили дальше. В соседнем купе в малообъяснимой тревоге из-за соседского пьянства ехала семья порядочного доброгнойского профессора Чмаума (специалиста по очень древней допроносской истории). В Жутковском сумасшедшем доме умер непутевый брат профессора Федор, работавший там дворником. Чмаум ехал с мамашей, женой и двумя сыновьями на его похороны. Пузатый дядька в трико пытался читать толстую книжку, но не мог сосредоточиться из-за алкотских воплей. Его жена девственным голоском убеждала его успокоиться и не нервничать. Но когда их лопоухий старший сынок пропал из виду на 10 минут, а, вернувшись, как выяснилось из соседнего купе, обрыгал подушку, тут же заснув в собственной блевне, жена сменила мамафильские интонации на мужефобские. Разгорелся не критический семейный скандал. Тут же младший сынок обоссался, услышав, как мамаша уродует словесно папашу. Лишь чмаумная мамаша-старушка спокойно посиживала в уголке, не вытирая внучековскую блевню, попавшую на ее доисторическую одежку, и мужественно поговарила, что все бывает и не такое случается. Старший сынок тоже вскоре обоссался от алкогольной недержачки, и моча с верхней полки залила папашину псевдоученую книжку.

На следующее утро Рюкзаченко вылезал из вагона в Гадюшкино словно выбирался из ассенизаторской бочки. Но тупые попутчики сменились паскудными обитателями Гадюшкино. Характерный запах вокзального зала ожидания, переходный от уличной к поездной вони, был знаком Рюкзаченко по другим подобным станциям. Привокзальная площадь в районе рынка и магазинов была заполнена понаехавшими из ближайших сельскохозяйственных районов крестьяновидными людьми в своей парадной одежке и с большими сумками. Они выглядели буйственно и по окрасу волос и мучительным цветам одежды сильно отличались от жителей городов покрупнее типа Доброгнойска. Рюкзаченко нехотя окунулся в агроколоритизм местной жизни.

Гадюшкино было небольшой станцией и центром небольшого сельского района. За час Рюкзаченко прошел Гадюшкино несколько раз радиально и диагонально. Около станции еще попадались небольшие кирпичные сооружения без опознавательных табличек, а начинавшиеся тут же окраины напоминали скученную деревню, с частными домиками, с садом и огородом во дворах, с курами и свиньями в сараях. Вокруг недавно построенной церкви толпилась вторая после привокзалья и последняя кучка народа. В этот день шла венчальная служба. Рюкзаченко наблюдал, как тетка в белом и дядька в черном ходят с повязанными руками, неизвестно зачем венчаясь. Еще более загадочными для Рюкзаченко были псевдомотивы, заставлявшие людей, особенно бедных, идти в ЗАГС. Вид женившихся у БПФ-Рюкзаченко вызывал гадостную ассоциацию с браком его двоюродного брата Аристарха Канючкина. Он женился сразу после армии. Смысла Рюкзаченко в их семейной жизни никакого не видел. Постоянные аристарховы сопли о родившемся сыночке, зарабатывании денег и суке-жене отвадили даже прежнего Рюкзаченко от общения с ним.

Сразу после полудня жизнь в городе перешла в анабиозное состояние. Деревенские разъехались, а местные обходились территорией своих домовладений. Только гадюшкинские отверженные типа крупногородских бомжей тихо бродили вокруг опустевших рыночных прилавков, надеясь найти хоть какой-нибудь мусор. Незаметно для Рюкзаченко безлюдные улицы сменились малоплодоносными кукурузными полями. Он шел по проселочной дороге в сторону от города, не думая возвращаться на неудачную станцию. Пройдя несколько кукурузных полей, он вышел к пруду, на гребле которого сидели несколько рыбаков с мотоциклами, а на другом берегу двое пастухов загоняли на ферму стадо слабоудойных коров. Рюкзаченко почти до самой темноты сидел на бревнышке возле пруда и, серьезно отдыхая, смотрел на воду, акациевые лесопосадки и доярок, выбирающих себе очередную корову для мехдойки.