Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Библиотека

Рюкзаченко, как только проснулся, сразу начал читать символически купленную за копейки у Простецкого книжку про Барханозавалию. Он так сильно зачитался, что позабыл про еду и про все на свете. Лишь к обеду он вышел из леса, прочитав всю книжку от начала до конца и пролистав ее после прочтения еще несколько раз. Затем с каким-то потерянным видом он возле рынка поел отвратнозажаренных пирожков, купленных у толстой тетки. Не обращая внимания даже на мерзкий вкус съеденного, Рюкзаченко истинно бесхозно и приведенчески бродил по городу. Рюкзаченко так заинтересовали барханозавальские реалии, что он уже не мог ничего делать. Он не мог удовлетвориться тем малым, что успел прочесть. Но он сообразил, что в Завоньске должны быть библиотеки, в которых он мог найти еще книжки про Барханозавалию. Как оказалось, в Завоньске было много больших и малых библиотек, и они не пустовали. Рюкзаченко выбрал самую большую, купил входной билет и ринулся в каталог. Там, как и он и предполагал, он нашел огромное количество материала про Барханозавалию. Ничего не замечая вокруг, Рюкзаченко торопливо и слабо разборчивым почерком заполнял бланки заказов на отобранные им книжонки. Пока их доставляли из хранилища, Рюкзаченко с помутненным сознанием, в растревоженном и неспокойном состоянии его органодеятельности, слонялся по библиотеке, не видя ни лиц читателей, ни фигур библиотекарш. После получения желанного печатного материала и до закрытия библиотеки Рюкзаченко просидел за чтением в самом отдаленном уголке. Он лихорадочно читал страницу за страницей, восхищаясь новыми словами и долбучими терминами. Со стороны его состояние выглядело совсем болезненно, будто какой-то опасный сумик, сбежавший из психушки закрытого типа сидел за столом с книжками и яростно скрежетал челюстями, не зная еще в какое место себе или другим их засунуть. Рюкзаченко не вышел, а вылетел одним из последних из закрывающейся библиотеки. Груда информации действовало алкоподобно на перевозбужденные БПФ-мозги. До самой ночи Рюкзаченко не мог успокоиться и, словно опившийся, отчетливо дезориентировано бродил по Завоньску, отуманено воображая будущие жестокие схватки за Барханозавалию и непременно последующее гармоничное ее колодцеустройство.

Много следующих дней прошло в подобном читательском угаре. С самого утра и до позднего вечера Рюкзаченко просиживал в библиотеке, читая одну книгу за другой и уже не только о Барханозавалии, а на все темы подряд. За исследованием барханозавальности последовали увлечения соседними с ней странами, переросшее в печатное познавание всех стран мира. Он уже не удовлетворялся локальными знаниями, Рюкзаченко нужны были материалы про все человечество. Так Рюкзаченко увлекся многими науками.

Дни шли за днями, а Рюкзаченко не мог насытиться нахлынувшей на него информацией. По ночам в лесу его мучили кошмары, будто он не успеет прочитать самую нужную книгу (отключат в Завоньске свет, начнется криптохимическая война, сгорит библиотека). Но самым жутким кошмаром был сон, часто повторяющийся с Рюказченко в реальности, когда заказанной им книги не оказывалось, и он беспомощный не знал, где ее найти. После подобных кошмаров Рюкзаченко с удвоенной энергией бежал в библиотеку и с утроенной ненавистью вынужден был вечером отдавать еще непрочитанные книги в отложку, пугая библиотекарш опечаленным взглядом. В иные дни он даже забывал есть и соответственно срать. Рюкзаченко похудел, но глаза его блестели. Часто по вечерам он приходил в дом к Простецкому с надеждой, что у него есть та книга, которую он не смог найти в библиотеке. Простецкий сочувственноотрицательно кивал своей еле держащейся на плечах головой и успокаивал Рюкзаченко тем, что теперь он будет искать в урне именно эту книжонку. Рюкзаченко постепенно стали узнавать библиотекарши и без показа документов пропускать в библиотеку вахтерши. Рюкзаченко успел за это время посетить все многочисленные отделы большой библиотеки, даже те пустующие, куда пускали только профессоров. В виде исключения ему разрешили брать книги на дом, и Рюкзаченко при свете специально купленного фонарика всю ночь проводил за чтением взятых книг. Теперь Рюкзаченко перестал не только есть, но и спать. Исхудавший с красными глазами он появлялся утром в библиотеке и брал новые порции разрушающего его организм мыслительного квазипойла. Рюкзаченко однажды даже спрятался под стол, чтобы охрана не могла его найти, и он мог бы всю ночь читать любимые книги. Но его нашли и, не смотря на все уговоры оставить его на ночь, выперли на улицу, вместе с другим парнем, пытавшимся спрятаться за батарею.

Это был местный завоньский библиотекофил, Вася Хромых, который всем представлялся студентом, но на самом деле нигде не учился и не работал, а все время проводил в библиотеке. Но если Рюкзаченко еще пытался как-то селекционировать свои книжки, то Васе все равно было какую книжку брать. Он ничего не читал, а бесцельно весь день кружил по библиотеке. В псевдопознавательском угаре Рюкзаченко не замечал сугубой реакционности Хромых и поспешно познакомился с ним и свел своеобразную дружбу. Эта дружба не была бесполезной, так как худой лысый парень с большими ушами отвел Рюкзаченко на местный букинистический рынок, которым заправлял известный завоньский книжный магнат Вонштейн, который разъезжал по улицам на убитом жигуле соплезеленого цвета и скупал, у таких как Простецкий, найденные ими в мусорниках книги.

У Вонштейна была большая коллекция поддержанной макулатуры, которую он выдавал за ценные книжки, расфасованная в картонные ящики, выставленные квадратом для лучшего обозрения со всех сторон. Коробки были забиты до такой степени, что Рюкзаченко был вынужден с большим усилием выдергивать приглянувшуюся ему чем-то книгу. Теперь в постоянно носимой с собой и качественно потяжелевшей сумке Рюкзаченко кроме книг Простецкого содержались и фолианты, купленные у Вонштейна.

Еще Хромых познакомил Рюкзаченко с завоньским рабочим-книголюбом, Степан Степанычем Ершовым. Это был одиноко живший плотник, всю жизнь собиравший книги, как другие коллекционируют марки или детские соски. Если у Простецкого весь дом был завален различным хламом, то у Степан Степаныча только книжным. Вся каморка Степаныча в частном секторе Завоньска от пола и до низкого потолка была хаотично заставлена стопками книжонок. Увидев такое изобилие, Рюкзаченко даже позабыл про библиотеку и целую неделю безвылазно сидел у Степаныча, выбирая для чтения наиболее понравившиеся книги из его многочисленного фонда. Пока Степаныч вкалывал на своей работе, Рюкзаченко штудировал огромные тома истории искусств и теоретические учебники по гинекологии. Сам Степаныч оказался малоконтактным человеком, не поддержав ни одной беседы, которую хотел было начать в вечерние часы Рюказченко. Как то к Степанычу пришла тетка, такая же маленькая и 40-летняя, как и он, но без бороды, которую Степаныч носил в силу глубокой коллекционерской учености. Они уединились в соседней комнате, из которой, впрочем, Рюкзаченко не слышал ни вздохов, ни стонов, ни характерных звуков членовтыкания. Потом в отсутствие Степаныча Рюкзаченко книжноисследовательски заглянул в эту комнату. Она была забита только книгами, и чем там занимались Степаныч и его тетка, Рюкзаченко так и не понял.

Но вскоре увлекшись темой сапропелей и, не найдя соответствующей литературы у Степаныча, Рюказченко снова отправился в главную завоньскую библиотеку. Сразу у входа он увидел вечно отдыхающего Хромых и как со старым знакомым поздоровался, но не более, а тут же отправился в каталог искать литературку про сапропели. Следующие два дня он все прочитал про сапропели и остался почти удовлетворенным тем, что смог вычитать. Но тут его помыслами овладела идея изучения бульбуляторных внутренностей, и он с полной самоотдачей погрузился в пучину научной механики. Вся жизнь Рюкзаченко свелась к трем библиотечным фазам: каталог – выдача – читательский стол. Совсем иногда он кушал рыночные пирожки, от которых у Рюкзаченко была бы в обычном состоянии сильная изжога, но сейчас книгообезболевание действовало безотказно.

Но как то в один из дней Рюкзаченко, как обычно, рано утром пришел из леса и заказал очередную книгу. Получив ее из хранилища, он типичной для библиотечных посетителей спешноспотыкающейся походкой отправился к своему любимому месту у окошка. Но раскрыв книгу про тропосферную облачность и полистав страницы, он вдруг понял, что книжка ему не интересна, и он с охотой захлопнул книгу обратно. Рюказченко подумал, что нужно пойти в каталог и заказать книгу с более заманчивым названием. Но в каталоге повторилась та же история. Несмотря на зазывные названия, он ничего не смог выбрать и как-то опущено, но все более обычной походкой, стал бродить по библиотеке, не зная, что ему делать. Самочувствие Рюкзаченко было не из приятных, будто он проснулся после неслабого запоя с работягами в Болоткине. Сразу перед его глазами открылась безотрадное видение сраных посетителей библиотеки и ее отвратных работников.

Первой он осознанно разглядел церебраловидную библиотекаршу с длинной косой и заплетающимися ногами, у которой он часто раньше брал книжки, не замечая ее инвалидности, несущую кому-то стакан с чаем. Выпивателем чая оказался пенсионеровидный старикашка с изуродованными какой-то парашей ногами, чьи уродства он специально выставлял на всеобщее обозрение. Рюкзаченко вспомнил, что видел этого уродца еще в начале своего читательского запоя. Крупноногий все время, многодневно, читал одну и ту же страницу своей любимой книги с обилием формул. Старикан вслух выговаривал каждую цифру и букву. Немного позади крупноногого сидел известный Рюкзаченко по Поносежу изобретатель всемирной энергии Анри Леваков, читавший в очередной раз свое гениальное произведение про калибровку энергетических колец. В другом конце зала, Рюкзаченко увидел очередного библиомана, спящего среди набранных книжек. Он был одет в папашину потрепанную одежду и выглядел изможденным идиотом-пенсионером, что подтвердил и набор его книжек (древняя филология, проносская скульптура, журналы про суккуленты и детские книжки-раскладушки). Когда Рюкзаченко читал его фамилию на контрольном листке (Моржовинов), тот проснулся и явил ему свою одичавшую и испуганную рожу. На издевательский вопрос выздоравливающего Рюкзаченко, где Моржовинов украл эти книги, тот ответил, что их ему специально выдали из главного хранилища, и он их сейчас отнесет обратно. Действительно, Моржовинов собрал книжки и недогоняемой походкой быстро ушел от Рюкзаченко, чуть не столкнувшись на лестнице с другим опасным субъектом по кличке Шумный. Это прозвище он получил от Хромых за то, что ничего не читая, он только расхаживал по библиотеке, пугая мещанских студентов песнями про утопших моряков и устрашающим покашливанием. Вахтеры пускали этого пенсионера без всяких документов, законно оберегая свои жизни. Широко и привольно расставляя ноги, седой Шумный в пиджаке с множеством значком прошествовал мимо Рюкзаченко. Тут же в отделе периодики, где раньше Рюкзаченко брал на чтение местные газетки, он наткнулся на мужика-библиотекаря с жопой гораздо шире плеч. Толстоверетоновидный Вова Баранков был извращенным пенсионером. Себя он считал военнообязанным, носил портупею и ремень на отвисшем пузе и присвоил себе самоличное звание главного лейтенанта. Спрятавшись от Баранкова за цветочную тумбу, Рюкзаченко увидел сидящие среди других цветочков Желтые записки. Это был пенсионерский 40-летний дядька все время писавший что-то в свои желтые листочки, а потом склеивал их в многокилометровый транспортер неадекватных мыслей.

Среди отборных библиотекофилов расхаживали серые обычные мещанские детишки студенческого возраста, но так же, как почетные пенсионеры, проводившие бесцельно время, которое нужно было чем-то занять между скучными лекциями и мамашкиным ужином.

Ужаснувшись увиденным и, особенно, тем, что он творил все это время, Рюкзаченко решил побыстрее уйти из библиотеки и опозорено покинуть Завоньск. Но тут ему дорогу преградила толпа великовозрастных завоньских мещан, пришедших посмотреть на выставку фотографий для слабозрячих какого-то запорносоюзного художника, уже навешанные на все библиотечные стенки. Теперь он понял, почему все библиотечные клиники были скучены в опасной близости друг от друга. Большая часть библиотечного помещения была отведена сегодня под банкет, посвященный открытию выставки, на которую должен был приехать главный запорносоюзный посол в Проноссии. Выступивший на открытии выставки посол оказался еще более невзрачным, чем окружающие его массы запорносоюзных и завоньских дядек и теток. Полностью кругловидный он нес всякую байду, труднопереводимую даже для специальнообученной межъязыковой трансформации бессмыслия тетки-лингвистки.

Несмотря на преграды из тупых обывателей, студентов и пенсионеров, холящих в стенах библиотеки свои разительно медленно разлагающиеся туши, Рюкзаченко все же выбрался на улицу. Возле библиотеки кублилась еще сотня различных пенсионеров и идейных тунеядцев, которые в силу особой тупости еще не успели оформить свои читательские билеты.

После долгих размышлений, вырвавшись на свободу, Рюкзаченко списал очернительное поведение на возможные пробелы при закачке БПФ-мозгов. Он тяжело, как глубоко переболевший, плелся по улицам Завоньска, не зная, что предпринять. Но все же он чувствовал, что ему глубоко в мозги запали беды барханозавальского народа, и чувство некоторого удовлетворения у него сохранялось.

Рюкзаченко решил выехать куда-нибудь из Завоньска. Но в вонючей электричке ему далеко ехать не хотелось. Через полчаса тряской езды он вышел. Как выяснилось, он сошел на остановочном пункте Суроволохском, принадлежавшем селу средней забитости с тем же названием. Около станции в тени больших деревьев располагался местный дом культуры с разноцветной настенной живописью в виде танцующих теток и дядек в полный рост. Перед ДК стояла скульптурная тетка-доярка. Рассматривая ее чистооткрытое лицо, Рюкзаченко вдруг почувствовал, что за время библиотечного запоя он несколько завонялся телесно и вещественно. Походив по крутоподъемным улицам Суроволохского, Рюкзаченко на более пологой окраине обнаружил небольшой пруд. Он, сняв за много дней одежду, с большим усилием над собой вошел в воду. Но распробовав водичку, он уже с удовольствием помылся с мылом, купленным еще в Анамнезовке, заодно и постирав наиболее попахивающие части своей одежды. Потом пока все обсыхало Рюкзаченко ненатужно сидел на берегу рядом со своим барахлом.

Уже после обмывочных тем Рюкзаченко зашел в местный магазин, чтобы купить хлеба и консервов. Но вместо хлеба он взял рябину на коньяке, стоявшую много лет тут же на алковитрине. Рюкзаченко вернулся на перрон и, усевшись на ограду, понемногу отпивал достаточно крепкую спиртосмесь. Постепенно пустой перрон начал заполняться подходящими с разных сторон пенсионерами-рыбаками, которые ловили весь день рыбу в местных плавнях. Трое первых сообразили на бутылку вина, которую в два захода и опорожнили, а рыбаки, груженные сумарями, удочками, сачками и велосипедами все подходили и подходили, пока своими пожитками и пенсионными телами не заполнили все плитное пространство перрона. Рюкзаченко стало нудно стоять в окружении людей, ждущих электричку на Завоньск, и он, пройдя немного вдоль железной дороги, влез на незастроенный бугор, замеченный им еще с перрона. Отсюда открывался существенный вид на суроволохские окрестности и широкую пойму местной реки. С одной стороны железной дороги наблюдались подпертые обрывом домики суроволохцев, а с другой уходящая до горизонта пойменная масса.

Давно выпив всю алкожидкость, Рюкзаченко с удовольствием сравнивал маленькие человеческие машины и широкие пойменные дали. От действия алкоголя он начал лишь интенсивнее разговаривать с самим собой и многословно вслух ругать проходящие под обрывом поезда и сидящих в них людей. Тут же под сухим деревом он и провел следующую ночь.