Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Барахольские горы

Где-то к двум часам вся аскающая и на лавочке живущая часть жителей Поносежа начала прибывать на местный вокзал, чтобы попасть на электричку до Барахольских гор. На самом деле это были никакие не горы, а долина речки, круто и глубоко врезавшаяся в этом месте в слои известняка и песчаника. Они как скалы нависали над речкой с двух сторон, так что на берегу казалось, будто находишься в темном ущелье. Не солнечному впечатлению помогал и северо-южный характер стока речки. Не каждая машина, особенно автобусовидная, могла спуститься в ущелье. Поэтому среди тунеядствующих деток это место считалось уединенным, оторванным от жалкой цивилизации, и поэтому приемлемым для их культовых посещений. Раньше здесь был дом отдыха поносежского машзавода, а сейчас он был превращен в отстойник для якобы лечащихся наркотов. Из-за отсутствия приемлемых дорог и чернозема здесь не было дач и садоводческих товариществ. Лишь на возвышенной части берега замковидно возвышались над ущельем недостроенные корпуса птицефабрики. Это тоже влекло в Барахол толпы любителей разваливающегося железобетона, клубы, тыкающих друг в друга деревянными палками, и прочих отважных псевдосуицидников.

К приезду Рюкзаченко поляна вокруг санатория уже кишела собранными баранами, только вместо псов стадовидность поддерживалась динамиками, из которых лились опущенческие марши. Какая-то тетка типа худой блевотноцветной организаторши все время повторяла, что вот-вот появятся обещанные музыканты из Пупска и начнется концерт, но, как и положено, они не приехали, а собравшиеся на поляне весь вечер слушали записанные на унитазе звуки.

Для БПФ-Рюкзаченко зрелище было удручающее. Он давно отбился от поносежских аскеров и неадекватно в одиночку расхаживал среди фестивальщиков. Но он сладостно наблюдал картины мещанского перепоя и неформальского перекола. Одна крупная мещанская тетка опилась до парализованности, и вокруг нее кружили озаботы, пытаясь совокупиться с бесчувственным телом. На крыше санатория двое наркотов давали в рот, а третий тыкал членов в раком стоящую длинноволосую наркотку с рюкзачком на спине. Были и идейные самовозбужденцы, которые помогали неудачно опившимся, пытаясь уволочь их инерционно сопротивляющиеся тела в тенек и привести в чувству для дальнейшего совместного алкотства. В разных местах поляны располагалось много сосущихся парочек малолеток. Наблюдая за ними, Рюкзаченко узнал много сугубо отвратных способов шеекусания, ушелизания, пупоковыряния, сискочесания и жопообдувания.

Когда немного стемнело, группа энтузиастов отправилась на недостроенную птицеферму. С зажженными факелами в полной тишине толпа поднималась вверх по склону. Когда они уже подошли вплотную к самому высокому зданию, все перешли на бег. Потом они начали хватать попавшиеся на пути прутовидные железяки. Уже с опасным криком они забежали внутрь и начали лупить железяками по оголенному железобетону, бегать по внезапнообрывающимся лестницам, по железному каркасу взбираться на крышу, где буйно кончали и постепенно успокаивались.

Когда они мирно вернулся вниз, к санаторию, здесь была другая напасть. Из ближайшей деревни пришли местные во главе с контуженным в Чудновзрывске Севой Лопуховым, ежегодным ужасом фестивальщиков. Лопухов с дружками отбирал деньги, экспроприировал гитары и смачно разбивал их на головах прежних обладателей. Сотни неформалов заранее боялись злых гопников и безропотно отдавали мамины деньги.

Наступила ночь. Рюкзаченко сидел один на бревнышке вдали от возбужденных мозговых калек. Как-то к нему подсела тетка-длинноволоска с плеером и наушниками в изуродованных при вылезании из мамашиного неработающего влагалища ушах. Рюкзаченко отстранился от нее, не став даже разговаривать. Тетка заученно свалила. Потом перед Рюкзаченко появлялись из темноты наркоты с кастрированными глазами. Где-то рядом буйствовал Сева. В санатории жгли дармовое электричество.

Рюкзаченко долго смотрел на освещенную часть луны и почему-то представлял себе человеческие гениальные поселения в ее кратерах. Потом он оглядел звездное небо, мысленно путешествуя по вселенной. Расстояний для него не было, а так как галактики не заканчивались, то и жизнь не обрывалась. Было радостно и тепло. Вспомнив Барахол, Рюкзаченко подумал, что раз есть врожденные суицидники, то должны быть светлые жизнелюбивые люди, крошащие врагов прогресса, солнца и осмысленного существования. Рюкзаченко представилось, что Барахол затягивает внезапно сделанным гениальными химиками удушливым газом для опущенцев, после рассеивания которого оставшийся жить Рюкзаченко ходит среди трупов и контрольным раздавливанием черепа добивает еще корячащихся дегенератов. Добрая жажда необходимой вражей смерти охватила БПФ-мозги Рюкзаченко. Он сжимал кулаки и мягко смеялся.

Рюкзаченко не хотелось оставаться в Барахоле до утра. Он поднялся на равнину и сверху посмотрел на добрый силуэт птицефабрики без тревожащих ее неиспользуемые помещения железостукачами на противоположной стороне. Дна речки с расположившимися на берегу болезненными людьми видно не было, и оно казалось тихим и уютным. Рюкзаченко вышел на проселочную дорогу, по которой медленно двигался оставшуюся часть ночи. Он остановился недалеко от молочной фермы, где доярки уже проводили утреннюю дойку. Шум работающего сепаратора окончательно успокоил Рюкзаченко, и он уснул на бревнышке в соседней с фермой лесополосе.