Креветки и застенки

Под окном квартиры Вольдемара Иванова с самого утра слышались шум и вопли. В это тепловатое апрельское утро местные алкотствующие мещане уже примостились на своем культовом месте позади пункта приема цветмета и бутылок, который был метко встроен бухариками-строителями между школой и домом Вольдемара. Сквозь окно приятно грело солнце. Вольдемар долго рассматривал жалких алкотов, которые в пакостном угаре попеременно ссали на железные стенки гадкой приемки. Этанольные суицидники выполняли многолетний обряд совместного регулярного распития паленой водки. Один из придурков с отвратными рабочистскими черными усами, все время выпивая свой стакан, поворачивался спиной к собутыльникам и лицом к любимому идолу-гаражу. Мамавидная тетка как непременный атрибут любого алкотского сборища выполняла сраные функции любимой мамы. Она ухаживала, в смысле подливала водки, за лысеющим мужичком с огромным кровоподтеком под правым глазом. Этот побитый бедняга хотел в припадке алкотского грязенелюбия опорожнить от соплей свою носоглотку. Зажав одну ноздрю, он пытался под напором перегарного воздуха из его хилых легких выдуть сопли из другой. Но крайние сопли, выскочив из ноздри, остались в перманентной связи со своими собратьями в полостях черепа алкота, т.е. красочно повисли, несказанно обрадовав мерзких пьяниц и самого сопливого выродка. В конце концов, алкот растер соплю на своей немытой одежде типа пиджачка, как раз к тому времени, когда добрая мама подала ему очередной стакан водки и бутылку запивки в виде водопроводной воды. Надо сказать, что это отстойное место привлекало не только алкотов. Около приемки постоянно текла вода, прорвавшаяся из магистрального водовода. Как и многие смекалистые мужики, устраивавшие здесь импровизированную мойку, сегодня рядом с алкотами обдолбанный чаем сосед Вольдемара сантехник Володя с помощью маленького ведра воды и грязной тряпки мыл свою унитазного цвета машину. Запойствующие малолетки редко подпускались к священным седалищным ящикам алкотов, но всегда располагались рядом на бетонном бордюре. Сегодня утром три дауна распивали полторашку пива, купленную на мамины деньги. К вечеру, когда даже самые стойкие алкоты уносились в свои халупы в девятиэтажной гостиничной общаге, в наступившей темноте на месте гульбищ появлялся дворник, местный сторонник ампиловской партии трудороссов, которого жители вольдемарского дома считают убогим, но неопасным сумасшедшим. Он годами хранит в своем доме все то, что он находит в мусорных бочках и вызывает в нем потребительский интерес: грязные полиэтиленовые кульки, использованные картонные коробки, выброшенную бомжами одежду. В манере кликушествующих бабенок он призывает местное население к революции, распугивая кошек и голубей и пугая немногочисленных младенцев в отстойных семьях юных мамаш. Безумная рожа дегенерата, появляясь из темноты, уносит использованные алкотами пустые бутылки, маршрутируя в сторону следующей по очереди стоянки пьянствующих обывателей.

Вытащив из левой ноздри засохшую соплю, хмурый человечек небольшого роста, лысенький в 30 с небольшим лет, Вольдемар Иванов оторвался от завораживающего рассматривания алкотов и отправился на кухню своей холостяцкой квартиры. Сегодня он не спешил, так как его старый жигуленок совсем сдох. Поломка его машины очень беспокоила Вольдемара. Без нее он не мог развозить термосы, утюги и салатницы в ближайшие села и деревни. Босс его фирмы по имени Эвальд Фрунзе, где Вольдемар работал торговым агентом, уже звонил ему сегодня с утра, пытаясь всучить еще одну партию отстойного товара. Но, услышав про непроданные утюги и сломанные механизмы, деловой, но простой бизнесмен пристойно отстранился от продолжения телефонного разговора и повесил трубку. От такого нормального общения босса Вольдемар уже не печалился по поводу смерти папы римского, о которой он узнал из подслушанных тостов алкотов. Вольдемару запомнилась речевка одного не рабочистского алкота, показывавшего полосовидные следы любовных утех на своей безмышечной спине с известной алкотам теткой (государство Ватикан – это пространство на один мочеиспускательный канал).

Панихидная жратва Вольдемара состояла из продуктов, на всю жизнь накопленных в бытность пребывания его в качестве лейтенанта службы быта ВС РФ. Огромный армейский деревянный ящик заменял Вольдемару стол, стул, кладовку и холодильник. В нем хранились священные армейские харчи (сгущенное молоко, тушенка, пакеты с кашами, пюре, чаем и сахаром). Все было с просроченной датой хранения, даже казарменное белье на одноместной кровати скуповатого дядьки. Служба Вольдемару нравилась, хоть и не получилось быстрого карьерного роста, его вообще не было. Карьера военного, генеральское пойло перестали его трогать. Слишком тупы стали его сослуживцы, Вольдемар перестал находить с ними общий язык. Он начал мечтал о совсем другом. Как-то повстречал Вольдемар своего бывшего одноклассника Рустама Розмана, который рассказал ему о своей прекрасной жизни простого рыночного оптовика, о славных прелестях продуктовой базы и тупых грузчиках. Вольдемар сразу заболел розманизмом. Перестал тратить свои небольшие сбережения на разные шалости типа свежей еды и новой одежды. Продал холодильник, телевизор и старую гладильную доску, украденную им из солдатской казармы. Все более тяготила его армейская лямка. Дослужив положенный срок необходимый для получения пенсии, он сразу же начал процесс увольнения из рядом ВС. Но бациллы розманизма толкнули Вольдемара на плохое и не хорошее. Оформив фиктивный брак с одной из своих дальних родственниц за 5000 рублей, он как женатый человек выудил у военного ведомства двухкомнатную квартиру, хотя он уже имел жилье, доставшееся от умершей бабушки. Получив в общей сложности более полмиллиона рублей, Вольдемар со спокойной душой покинул ВС. Но получился казус, на него наехали местные военные прокуроры, заподозрив в поведении Вольдемара признаки сильной половой дисфункции и адекватной неспособности к семейной жизни. Пришлось выдать деньги, рассориться за подставу с родственниками и почувствовать вкус одиночества и заброшенности. Побитый судьбой Вольдемар не долго был бесхозным и малонужным. На тропе розманизма он повстречал объявление на столбе о фирме Фрунзе. Купив на последние деньги старый убитый жигуленок, он поступил на работу к коллеге по просроченному разуму.

С мыслями о термосах и Фрунзе Вольдемар вышел из своего дома. Он знал, что Фрунзе не даст ему денег на ремонт машины, но идти ему было некуда и он отправился в фрунзевский офис, где постоянно звучала музыка, горели неоновые огни и играли в мячик. Его девятиэтажка находилась на окраине города, которая недавно стала застраиваться розманскими коттеджами и чиновничьими особняками. Так на карте города появились улицы и переулки, названные именами сгоревших на костре инквизиции просветителей (Дж. Бруно, Коперник, Галилей). Вынужденный сегодня ехать на общественном транспорте, Вольдемар долго искал местную остановку, но вместо нее стал свидетелем производственного конфликта в рамках рыночного общества. Огромная траншея вырытая для водовода к коттеджам пополам разрезала древний курган. Возле него скопилась три десятка кастоворазделенных людей. На фоне рабочих в спецовках, блевотных прорабов, пузатых начальников строителей, с тупым постоянством держащих в толстых пальцах маленькие мобильники, сильно контрастировали дядьки с огромными бородами и тетки с длинными руками, собирающие в полиэтиленовые кульки остатки катакомбных кувшинов и человеческих скелетов. Перебранка между строителями и археологами и свирепое махание руками стопорили процесс трубоукладки. Археологов можно было понять, если обоссать собственные штаны. Строители из фирмы «Евразийские геоканализации» напрочь уничтожили центральную часть пятиметрового кургана. Кости похороненных в древности людей и ритуально убитых животных вперемежку с осколками обрядовой посуды были в большом количестве разбросаны на свежих отвалах. Недовольные содеянным, бородатые очкастые дядьки пытались урезонить строителей, но туповатые производители земляных работ кричали о согласовании и полноте бумажных разрешений. Даже покоцанная ковшом экскаватора черепная коробка пастуха-катакомбника в руках наиболее злого и непремиримого археолога с порванным портфелем не помогала обезоружить строителей. Но Вольдемара поразил не этот злодействующий археолог, а смиренно ходящий по отвалам мужичок-боровичек с благостной лопатовидной бородой и маленькой тощей собачонкой. С видом еврея, бродящего по гетто, он собирал артефакты и выковыривал из стенок траншеи остатки чьих-то костей. Рядом, охраняя, расхаживало колобкообразное существо женского рода. Ее деформированную голову и достойные нос и скулы скрывала огромная армейсковидная панама времен ограниченного контингента. Эта панама придавал женщине существенное сходство с толстопузыми североамериканскими шерифами из вестернов про дикий запад.

Посмеиваясь над своим сравнением, так и не поняв, что происходит, Вольдемар отправился на дальнейшие поиски автобусной остановки. В автобусе он продолжал про себя улыбаться увиденному и так и не осмысленному, пока на одной из остановок неожиданно не появился Роман Калечкин. Роман являлся первой брошенной любовью вольдемарской фиктивно-дефективной жены, и поэтому старым его знакомым. На волне общего пренебрежения к объекту свои неудач они разговорились. Разговор между ними зашел о пережитом. Роман закончил свой мединститут по кафедре педиатрии, и теперь служил по контракту в Чечне в качестве рентгенолога-любителя, что было видно по его цивильной одежде, которая была куплена еще до службы. Порванные брюки, детсадовский драный ремень, поношенные школьные ботинки, застиранная институтская куртка, впрочем, служили фоном для предметов, скорее свойственных для блядующих папинкиных тинэйджеров (цифровой проигрыватель, наушники мобильник с фотокамерой). КПК он использовал для чтения стихов Омара Хайяма и изречений Ницше.

Разговор между ними зашел о пережитом. Роман был в приподнятом настроении. У него пролонгировался отпуск на целых 9 дополнительных рентгенологических дней. Он ехал по магазинам, чтобы выбрать себе берцы, а заодно прогуляться по городу. Вольдемар в свою очередь рассказал мрачную историю своих похождений, несколько обелив действительность (он едет по срочным делам, заключать выгодный контракт). Дешевый пиджачок, узкий фрунзевский галстук, остроносые туфли и пустая барсетка убедили Романа в солидности и деловитости вольдемарских мечтаний. Их автобус двигался по заторному маршруту и они часто простаивали на перекрестках. Прерывистое движение нервировало Вольдемара, как и рассказы Романа о своих чеченских и отпускных псевдоподвигах. По-настоящему его заинтересовал похожий на него 30-летний женатый онаник, державший в руках видеокассету с жалобным названием «юные физкультурницы», спрятанную в футляр от фильма про любовь французского репортера к не любящей порно русской телеведущей. Роман, обратив внимание на слегка отстраненное поведение Вольдемара, решил продавить разговор до конца. Он заговорил о своих рентгенологических заработках в Чечне. Как и ожидалось, Вольдемар рывкообразно возбудился, словно автобус резко тронувшийся с места. Начались расспросы о главном в жизни Вольдемара (о чужих денежных суммах), складывание в уме премиальных Романа и тревога за бездарно потраченные «калекой» пайковые. Роман, видя успех, совсем разошелся, предложил сходить, выпить пивка. Услышав от Вольдемара жалобы на занятость и о вложенных средствах, Калечкин торжествующе разъяснил, что платит он. Ему импонировало даже такое хилое внимание Вольдемара к своей одичавшей на войне личности.

Они вышли в многолюдном центре и пошли искать первое попавшееся злачновидное заведение. Они не были знатоками культурных мест города (Калечкин сидел в Чечне, а Вольдемар из экономии не посещал ни кафе, ни бары, ни рестораны, ни даже столовые) и блукали в слепую, надеясь на лучшее. Не долго мучаясь, Роман и последовавший за ним Вольдемар спустились по опасной своей крутизной каменной лестнице в первый же увиденный ими питейный подвал. Это был небольшой темный зальчик полуподвального вида, заставленный столами, с барной стойкой и клубной сценой с барабанами. Обстановка полностью соответствовала разновозрастным мещанским представлениям о культурном отдыхе со своей имиджевой спецификой (стилизированные факелы, витражевидные имитации окон, сортиры с левой стороны). Лишь название (Камелот) слабо намекало на попытку привлечения юного контингента прожигателей жизней и маминых пенсий (по вечерам здесь устраивались песнопения слабоодаренных юношей и девушек для еще более бездарных малолеток).

Вольдемар с Калечкиным уселись за ближайший к барабанам столик. Из поднесенного меню Роман заказал килограмм креветок и по туборгу. Вольдемар остался доволен выбором Калечкина и с прилизанной заинтересованностью рассматривал фотографии любимой девушки Романа, закаченные в его КПК. После двух выпитых туборгов принесли сваренных креветок. Вольдемар принялся высасывать креветочное говно, словно тянул из собственного черепа свои топорные мозги. После двух литров туборга он уже безнадежно смеялся над старыми армейскими страшилками про висячие на плечах и взорванные в палатках гранаты, рассказываемые ему Романом. Забылись Фрунзе и мечта о мерседесе. Вокруг их столика бродила с туборгами официантка, призванная разбушевавшимся Калечкиным. В сыпучей нежности к креветками Вольдемар обсасывал свои верхние конечности, игнорируя салфетки и салатницы с гигиеничной водичкой.

Неожиданно пространство «Камелота», бывшее до этого прибежищем Вольдемара, Калечкина и нескольких длинноволосых теток студенческого вида, пьющих минеральную водичку и щебечущих по мобильнику с мамами и псевдоебарями, начало заполняться типами в характерной одежке неформалов. Как оказалось, в 8 вечера в «Камелоте» должен был состояться концерт местного мещанистого аскера Брума (он пропивал не все выклянченные деньги) под названием « Back in РСФСР». Глубокие подонки спившегося вида заняли пустующие столики и принялись распивать принесенную с собой паленую водку и купленное в «Камелоте» пиво. Задобренные пивом Вольдемар и Калечкин благостно наблюдали за спектаклем, устроенным алкотами и тунеядцами, псевдорокерами и лжемузыкантами. Самые отпетые из них были вдрызг пьяные и не могли даже спуститься в подвал, разместившись на ступеньках у входа. Самые ослабленные уже спали в прилегающих к «Камелоту» подворотнях. В самом подвале кучка жалких малолеток суицидального вида группировалась вокруг высокого сутулого дядины калечкина-вольдемарского возраста по кличке Шиш, производной от фамилии Шишкин. Двухметровый инвалид лакал 8 литр выпитого им сегодня пива.

Гипотетически начавшийся концерт Брума сопровождался невнятным пением о вологде и восьмиклассницах. Вольдемар и Калечкин, периферийно вовлеченные в совместное культурное пьянство с псевдомузыкальным сопровождением, окончательно потеряли мимикриющие способности и с наслаждением присоединились к веселью не получившихся гидроцефалов, достойно наравне с малолетками и инвалидами выдерживая их литрбольный темп и казусы смешивания водки, пива и портвейна. Десятиминутное выступление Брума закончилось его перебранкой с почетным и уважаемым 40-летним аскером Колючим (познакомился со своей женой на концерте Летова), который по полной программе обхаял брумовские достоинства, после чего Брум присоединился к алкотам. Тупой концерт надоел и самим тупоносным. Расходясь по домам по одиночке и группами, они уносили с собой дух сонной гнили и вялой блевни. Но Вольдемар и Калечкин еще долго таскались с продолжавшими пить паленку шишкиноидами, пока не потеряли их из виду в одной из подворотен в старой части города, в которую они зашли поссать.

Вскоре на одном из перекрестков возле трамвайной остановки опившихся даунов остановили подъехавшие на бобике два молодых милиционера. Тихий в трезвом виде по отношению к властным органам Вольдемар в пьяном угаре отказывался подчиняться, тарабанил кулаками по капоту бобика, вынуждал отвезти их домой. Калечкин тоже не отставал, требовал ментовские документы, ехидно улыбался. Все же броунскую парочку доставили в местное РОВД, где даже не вынимая шнурков из обуви их поместили в разные КПЗ. Безумцы еще долго буйствовали в своих камерах, не давая спать собранным там мирным рабочим, пострадавшим за то, что у них в этот день была зарплата. К часам 4 утра в качестве компенсации за возможность сходить в туалет они перестали волноваться, подчинились режиму и тихо заснули на узких наровидных седалищах КПЗ.

На следующее утро в группе остальных задержанных во главе с узкоглазым милиционером Вольдемар и Калечкин были отправлены к мировому судье, за якобы обоссанное ими здание, находящееся напротив РОВД, что было поганым ментовским враньем, так как в последний раз Калечкин ссал себе в штаны, а Вольдемар на голову, спавшему в луже шишкиноиду. Как и положено доброй мамавидной тете, мировой судья сочувственно выслушала загульных мещан, особенно рентгенолога, порвала принесенные милиционерами протоколы со сфальсифицированными подписями Калечкина и Вольдемара и отпустила их на свободу.

Вольдемар, в угаре пьянства потративший последний 221 рубль, все же был не сильно разочарован, так как в его крови бурлила еще смесь паленки и боярышника, и он сильно чувствовал себя героем. Калечкин вообще не страдал из-за пропитого и произошедшего, только от него тяжело воняло блевней и мочой. Они торопливо попрощались возле отвратной автостоянки, огрожденной сеткой и охраняемой двумя водолазовидными собаками, одна из которых по-бомжовски лежала прямо на входе, не желая даже стать, чтобы поссать, так что следы ее мочеиспусканий были удовлетворительно видны на раздолбанном асфальте.

Апрель 2005